Ермак

Сеятель вышел на пашню босым. На груди у него, на веревочках, висело лукошко с зерном. Он бережно, горстью брал из него семена и, размеренно взмахивая, бросал их в рыхлую землю. Легкий ветер шевелил бороду старика, отчего он казался строже. Впрочем, и без того был он строг и молчалив, совершая таинство посева. Сегодня он уже не пел, а молился: «Пусть уродится хлебушко добрый, ядреный, золотой!».

Охменя скинул шапку, оглянулся окрест. Сияли воды широкого Иртыша, белели сбоку свежерубленые избы, и везде лежала такая тишина, что он не удержался и с надеждой вымолвил:

— Эх, Сибирь, родная и милая землица!

3

Со стороны Аболака на резвом коне прискакал искерский татарин и закричал перед войсковой избой:

— Бачка, бачка, караван ходи сюда. Из Бухара ходи! — Глаза татарина сияли.

Ермак вышел на крыльцо, схватил за плечи вестника.

— Не врешь? — спросил он.

— Зачем врать? Сам видел, с карамбаши говорил!

— О чем говорил? Знают ли, что хан Кучум сбит с куреня? Слыхали ли о том, что в Искере казаки?

— Все слыхал, все знает. Торговать будет…

Как юноша, Ермак взбежал на вышку и, приложив ладонь к глазам, стал всматриваться в полуденную сторону.

— Вон караван, батька, темнеет на дороге! — протянул руку сторожевой казак.

Из холмистых далей, то появляясь, то исчезая, показалась еле заметная колеблющаяся цепочка каравана.

Горячее марево плавило воздух, он дрожал, переливался и скрадывал предметы.

— Идут, в самом деле идут! — проговорил Ермак и не устоял перед соблазном: сбежал вниз, отобрал полсотни самых рослых и сильных казаков и пошел бухарцам навстречу. Всегда сдержанный, суровый, он готов был теперь пуститься в пляс. Наконец-то идут долгожданные гости! Как возликует народ! — Атаман оглядывался на казаков. Бородатые, кряжистые, они присмирели вдруг от радости. Кое-кто из них подумал: «А вдруг морок? А вдруг разом, как туман, растает?».

Но ожидание не обмануло. На Аболацком холме, на фоне ясного синего неба, показался огромный верблюд, за ним появлялись, один за другим, вереницы двугорбых, с медленно колыхающимися, как бы плывущими, вьюками товаров. Шли они раскачиваясь, позванивая множеством бубенчиков. Все ближе и ближе восточные гости. Вот приближается на ослике важный караван-баши, за ними шествует крепкий мул — вожак каравана, разубранный в дорогую сбрую, отделанную серебром и цветными камнями. Гортанный говор и крики огласили сибирскую землю, — погонщики в пестрых халатах звонко перекликались, торопили верблюдов Посредине каравана с важностью шагает, шлепая по пыли, высокий белый верблюд, неся меж своих крутых горбов голубой паланкин.

Казаки зачарованно смотрели на пеструю, картину. Наконец, не удержались и дружно закричали: «Ура!». Караван на минуту остановился. Ермак пошел навстречу. С головного верблюда спустился важный бухарец с ярко окрашенной бородой, в дорогом парчовом халате. Прижав руки к сердцу, он медленно приблизился к атаману и поклонился ему. Ермак протянул руку и обнял купца:

— Рады вам… Жалуйте, дорогие гости.

Бухарец поднес руку к челу и сказал:

— Добрый хозяин — хороший торг.

— Как добрались, други? — озабоченно спросил его атаман.

— Дорога известная, — сдержанно ответил бухарец. — Будет покой, будет и товар…

Ермак приосанился, сказал внушительно:

— Издревле бухарцы торг вели с Русью и обижены не были. Мы рады приходу твоему, купец, и рухляди дорогой напасли. Шествуй! Эй, казаки! Встречай гостей!

Казачья полусотня построилась, и зазвучали жалейки, запели свирели, глухо зарокотал барабан. Бухарец опять взгромоздился на белого верблюда, и караван тронулся к Искеру.

На широкой поляне, у самого вала, караванщики остановились и стали располагаться. Смуглые стройные погонщики легонько били верблюдов подле колен и звонко кричали:

— Чок-чок…

Послушные животные медленно опускались на землю, укладывались рядом, образуя улицу, на которую бухарцы выгружали тюки товаров. Сразу под Искером, в старом караван-сарае, стало шумно, гамно и оживленно. Ревели верблюды и ослы, переругивались с караван-баши погонщики. Только толстые солидные купцы, с окрашенными хной бородами, в дорогих пестрых халатах и в чалмах сверкающей белизны, сохраняли спокойствие и важность. Слуги сразу же разожгли костры, раскинули коврики, подушки, и на них опустились невозмутимые хозяева в ожидании омовения и ужина. Пока они неторопливо привычно перебирали янтарные четки, один за другим возникали белые шатры, а подле них вороха товаров.

На валу толпились казаки, разглядывая быстро росший на их глазах базар.

Уже взошла луна и посеребрила Иртыш, огни костров стали ярче, заманчивее, но гомон на месте предстоящего торжища долго не смолкал. Ермак с вышки все еще не мог наглядеться на зрелище. С вечера он разослал гонцов по остяцким становищами улусам оповестить всех о прибытии каравана.

— Пусть идут и меняют все, что потребно для жизни в их краях…