Ермак

Кушанья менялись так быстро, что с толку сбились казаки. Подавалась на стол и уха стерляжья, и уха из плотвы, из ершей, карасевая сладкая, уха из лещей… Словно изо всех озер и рек наловили рыбы для царского пира.

Молодец в бархатной ферязи оповестил звонко:

— Пироги с визигой!

Кольцо вздохнул: «Всего не переешь! Поберечься надо!».

Стольник поднес атаману золотую чашу с медом и оповестил:

— Жалует тебя, атаман, великий государь медом ставленным!..

Иванко бережно взял золотую чашу, поклонился царю и заговорил:

— Великий государь и преосвященный владыко, бояре, служилые люди и весь честной народ, что собрался тут на пированье, хочется мне горячее слово молвить, да не горазд я на сем деле. Скажем одно: жаждут наши сердца верой и правдой послужить отчизне. Поднимаю сей кубок за здоровие царское, за государя Ивана Васильевича, коего потомки наши не забудут за то, что на веки вечные утихомирил татар. Разорил он волчьи логова — царства Казанское и Астраханское, а ныне взял под свою высокую руку Сибирь. Во здравие! — Он залпом осушил чашу и оборотил ее вверх дном над головой.

Гости все последовали примеру, хоть иным боярам и не хотелось пить за «истребителя боярских родов».

Князь Ишбердей ел все и хвалил:

— Богат царь, сыт много… Жалко, в животе места мало…

Особенно понравились ему меды. Но после четвертого кубка он свалился под стол и захрапел.

Царю понравилось казачье слово, и он послал Иванке вторую чашу.

— Сие самое дорогое, — предупредил молодой боярин. — Не вино, а огонек!

Иванко и вторую чашу поднял и сказал:

— А теперь дозволь, великий государь, выпить за наш русский народ. Он большой трудолюб и воитель!

Выпил, опрокинул вторую чашу казак и не захмелел. Даже видавший виды Грозный покачал головой:

— Кто крепко пьет, тот смертно бьет!

— Твоя правда, государь! — встали и поклонились казаки. — Мы через смерти, через беды, через горе шли и все перенесли — претерпели. А таких, батюшка Иван Васильевич, нас не счесть. Не повалить Русь потому никакому ворогу!..

От здравиц у многих бояр захмелели головы, не слушались руки. Дорогое вино проливали на скатерть, на редкостные ковры, устилавшие скамьи, на ферязи, на парчовые шубы, но никто не замечал этого…

Митрополит тихонько удалился, когда гомон стал сильнее. Кухонные мужики внесли в гигантском корыте, кованном из серебра, саженного осетра.

Иванко Кольцо весело крикнул на всю палату:

— Вот так рыбица. Из Хвалынского моря пришла, в Астрахани была, и Казань не минула, — ныне все берега — русские, и земля наша велика и сильна. Слава тому, кто побил татар!

— Слава! — сразу заорали сотни здоровых глоток. А слуги подносили все новые золотые и серебряные кубки и чаши, в которых играли искрами пахучие цветные вина…

Государь сидел, пристально рассматривая пирующих. Зимний день быстро угасал, слуги бросились зажигать свечи в позолоченных светильниках, которые возвышались на столах. С люстры спускалась нить, натертая серой и порохом, она тянулась к каждой восковой свече. Слуги поднесли огонек к нити, и он, веселый, быстрый, поднялся вверх, обежал все свечи, и языки пламени радостно заколебались. В палате стало светлее, уютнее.

А блюда все продолжали носить.

Казаки ели и хвалили икру стерляжью, соленые огурцы, рыжики в масле, балычки белужьи. Еда чередовалась с медами.

Глаза Ивана Васильевича встретились с взглядом Иванки.

Осмелевший от вина атаман сказал:

— Гусляров бы сюда, пусть душа у всех возрадуется.

Царь повел глазами, — и вмиг распахнулись двери, в палату ввалились дудошники, скоморохи и гусляры И пошла потеха. Иванко выбрался из-за стола и поклонился Грозному:

— Дозволь плясовую?

Видя просветленное лицо Ивана Васильевича, казак подбоченился, топнул ногой и пошел откалывать русскую. Хорошо плясал. Чванливые бояре заерзали на скамьях — Эх, лихо!..

В палате стало еще душнее. Изразцовые печи пылали жаром, пахло воском и потными мехами. По лицу плясунов обильно растекался пот. Вдруг из-под стола на карачках выполз князец Ишбердей и полусонным голодом заорал:

— Эй-ла! Давай мьед!..

Бояре и казаки засмеялись. Пляс кончился. Пошатываясь, Иванко вернулся к столу, поднял глаза на царское место, но царя уже не было — он тихо удалился из Столовой палаты…

Пир кончился, догорали свечи в шандалах. Хмель свалил слабых и жадных. Пора по домам!

Иванко Кольцо поднялся, поклонился гостям и взял за руку Ишбердея:

— Ну, милай, натешился. Пора и честь знать!

Казаки вышли на площадь. Над Кремлем сияли крупные звезды, под ногами искрился снег.

2

Давно мечтал Иванко Кольцо побывать на Пушечном дворе, который был поставлен на берегу Неглинки-реки. Двор обнесен высоким дубовым острокольем, и ночами над ним, как яркие зарницы, часто вспыхивали отсветы пламени. Литейщики в эту пору сливали по желобам расплавленный металл в ямы, в установленные формы.

Кольцо любил огневой бой. Душа его ликовала, когда из черных жерл пушек вырывались раскаленные ядра, рокотал гром и от грома тряслась земля.