Ермолова

«Не на своем ты месте, Дюнуа…» –

как бы приказывая ему прекратить обман. Голос звучал властно и уверенно. Она обводила взглядом собрание и, увидав Карла, просто и радостно простирала к нему руки:

«Вот тот, к кому меня послало небо».

Мария Николаевна быстро подходила к нему и преклоняла колена. С королем говорила все время таинственно и с любовью, чтя в нем олицетворение своей любви к родине и к своему народу.

Дальнейший монолог, обращенный к архиепископу, Мария Николаевна произносила с большой простотой и смирением. Ее рассказ был трогателен своей безыскусственностью:

«…меня зовут Иоанна;
Я дочь простого пастуха…» и т. д.

И действительно, все видели перед собой простое дитя природы, которое исполняло свой долг, пася отцовские стада, благожелательное к людям, казавшееся односельчанам таким же простым и незначительным, как ее сестры, но полное любви к отчизне, готовое к самопожертвованию, усердно молившее заступничества «сил небесных» за любимую родину.

Иоанна повествовала о том, как ей предстало видение… Это она говорила таинственно, сразу преображаясь, подняв глаза к небу и потом заглядывая прямо в глаза архиепископу. Детская ясность лица сменялась, как облаком, нашедшим на солнце, – серьезностью:

«…восстань; иди от стада».

Лицо ее становилось старше, углубленнее, строже:

«Господь тебя к иному призывает».

Слово «иному» было в ее понимании тем подвигом, которого она не считала себя достойной:

«…Мне ль, смиренной деве,
Неопытной в ужасном деле брани,
На подвиг гибельный такой дерзать?»

После небольшой паузы, как бы вновь переживая свое видение, она говорила строго и торжественно:

«Дерзай, – она рекла мне».

Слово «дерзай» и последние слова:

«…чистой деве
Доступно все великое земли,
Когда земной любви она не знает», –

она давала на низких нотах. В этих словах звучало отрешение ее от земной жизни, налагавшее на нее тягость подвига, но и дававшее ей силы совершить его. Она говорила их серьезно, почти скорбно, как бы уже ушедшая в тот мир, который ей грезился, в котором она общалась с «небесными силами», не сознавая, что это были глубокие силы ее собственной души. Затем она опять переходила к повествовательному тону. Ее лицо освещалось улыбкой кроткого восхищения. Когда начинала говорить о своих видениях, ее слова звучали благоговейно, и особенно проникновенно произносила она строчку:

«В страдании земное очищение».

Дальше следовала короткая сцена, в которой Иоанна просила благословения на бой; входил паж и докладывал о приходе герольда от англичан. Иоанна просила разрешения ответить герольду, Ермолова мгновенно преображалась. Перед собранием была воительница, облеченная властью, с умом пронзающим, с горящим взором и внутренней силой почти гипноза.

Она отчетливо, страстно и с ненавистью говорила:

«Внимай, герольд, внимай и повтори
Мои слова британским полководцам:
Ты, английский король, ты, гордый Глостер,
И ты, Бедфорд, – бичи моей страны…»

Эти «ты» она произносила с необычайной силой гнева и негодования, вскидывая голову вверх и кидая слова, как оскорбления… Слово «бичи» вырывалось у нее, как свист бича, и вся фигура выражала надменное презрение.

«Готовьтесь дать всевышнему отчет» –

грозно предупреждала она.

«…Предызбранная дева
Несет вам мир иль гибель – выбирайте!»

Она обращалась к герольду с все возрастающей силой, и последние слова:

«Но знай, когда с сей вестию до стана
Достигнешь ты – уж дева будет там
С кровавою свободой Орлеана…» –

были подобны взрыву.

И взрывом рукоплесканий, вызовов, восторгов отвечала ей публика.

В следующей сцене – ночью, перед лагерем англичан – Ермолова – Иоанна уже не имела ничего общего со смиренной девушкой-пастушкой пролога. В глубине сцены, как бы на горной высоте, показывалась она в шлеме, панцире и латах, сверкающих при свете факелов. Она сбегала по горной тропинке; замечательна была свобода ее движений: между сложных, нагроможденных декораций, в полумраке, она, не смотря перед собой, вся – устремление, вся – экстаз, как бы летела вниз, и меч, как огненный, сверкал в ее руке. Иоанна обращалась к войску. Голос Ермоловой звучал отрывисто и повелительно, в ней чувствовались полное самообладание и вера в себя.

«…Ударьте разом» –

повелевала она.