Ермолова

Особенные душевные свойства Средина сделали из дружбы с ним «событие» в жизни Марии Николаевны. Лучше всего это станет ясно из писем: «За последние двадцать лет я таких людей не встречала…» «Мало ли добрых людей на свете, но в вас не одна доброта, а свет, свет, свет. Я не знаю, как лучше выразиться. Вся обстановка около вас дышит чистотой, порядочностью и теплом. И недаром к вам тянет, как бабочек на огонь, людей, которые еще могут что-нибудь чувствовать…». «Да, если бы вы были в Москве, хороший бы кружок образовался около вас… И еще нет в вас вечного этого нытья, недовольства жизнью, вы с светлой улыбкой несете свой крест…» «Целое лето провести так, в вашей атмосфере, это точно очистить себя от грязи, которая наросла и прилипла годами. И потом она нарастет, но этого воспоминания уже ничто не в силах убить»[50].

В августе Мария Николаевна с дочерью, Средины и Тимковский переехали из Олеиза в Ялту и продолжали видаться ежедневно.

Уехав в Москву к открытию сезона, Мария Николаевна была полна летних впечатлений и, подводя итоги своим переживаниям, в одном из писем к Средину писала: «Я пережила еще раз мою юность…» В другом: «Я счастлива, как давно не была».

Ее письмо к дочери, после отъезда, еще хранит следы шутливости, такой необычной для нее, в нем еще вопросы и заботы о милых оставленных.

«Ах, какое несносное расстояние! Я уже послала тебе три письма, два Средину, одно Маничке с деньгами, – а ты все еще пишешь, что не получала от меня ничего. И только сегодня я узнала, что ты получила мое первое письмо. Ради бога, пиши каждый день, не оставляй, это создалось для меня необходимостью. Сначала я радовалась, что у вас такая погода, что даже ты каталась на лодке в качку. Но теперь пишешь, что холодно. Ну, да в Крыму это проходящее, а вот у нас так собачья погода. Видимся с Софьей Петровной. Напиши поподробнее о Леониде Валентиновиче… Ее все беспокоит мысль о нем». «Платье твое заказано, попрошу С. П. взять его с собой. Комната сейчас оклеивается, папа в деревне, в доме пусто. Бабушка своевольничает: ездила смотреть Ричарда. Как мы с Доркой вернулись, тотчас же приняли свои московские характеры: она на всех лает и бросается, и я немножко вроде ее. Впрочем, пока еще не очень. Мне бы очень хотелось послать что-нибудь Леониду Вал. – только не знаю, что. Спроси его как-нибудь похитрее, не хотелось бы ему иметь что-нибудь из книг, фотографий, или чего-нибудь в этом роде? У Н. И. хороший портрет Бетховена. У Ал. Ник. (Алексина. – Т. Щ.-К.), кажется, нет Шуберта и Шумана для пения. Я играю пока очень мало. Начинаю «убираться». Крепко, крепко целую, и Маничку. Дорка милостиво кланяется Миетке. Мама».

Даже не похоже это письмо на ее обычные письма. В одном из следующих писем дочери она вложила клочок бумаги, на котором написала: «Привези мне лавровую веточку из Крыма…» Мария Николаевна сохранила лавровую веточку. И на всю жизнь сохранила в душе память об этом лете.