Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа

Несмотря на лето, проведенное в Испании, и на несколько недель на лыжах в швейцарских Альпах с женой и Дос Пассосом, Хемингуэй не мог больше найти в Европе той энергии, которая так нравилась ему раньше. В начале февраля 1930 года он уже снова в Ки-Уэсте. Хемингуэи там поселились в большом здании в колониальном стиле, практически заброшенном, по адресу Уайтхед-Стрит 907, который предложил им дядя Полины. Полина обставила его антикварной мебелью, привезенной из Испании. Время тесных парижских апартаментов, где Эрнест жил с Хедли, безусловно, закончилось. В этом месте Хемингуэй часто посещал «маленьких людей», рыбаков и контрабандистов, а также богатых наследников типа Чарльза Томпсона, который станет его лучшим другом и компаньоном по охоте и рыбалке. Эрнест также воспользовался этим, чтобы внедрить новый метод работы. Он теперь вставал рано, перечитывал страницы, написанные накануне, находил ошибки, изменял кое-где слова, а потом писал до полудня, иногда даже дольше, стоя, как на ринге, потому что, как он говорил, «кто сможет продержаться десять раундов, сидя на заднице?» В это время – ни капли алкоголя. Для этого нужно было ждать полудня, когда он часто шел плавать или ловить рыбу с Томпсоном. Когда ему не хватало охоты, он тренировался на голубях из глины или стрелял зуйков, которых было так много на побережье и которые, наряду с рыбой, составляли большую часть его рациона. По вечерам он с образцовой регулярностью приземлялся в баре «Неряха Джо» на Грин-стрит, который держал бывший контрабандист Джо Рассел. Он любил сидеть в этом баре под лопастями вентилятора, заказать ром с содовой и слушать невероятные рассказы контрабандистов, рыбаков, богатых кубинцев и яхтсменов, составлявших большую часть клиентуры. Хемингуэю так нравилось находиться в этой атмосфере, что он решил инвестировать деньги в предприятие и стал «молчаливым партнером». «Игровой зал находился сзади, и с него-то мы и получали наши реальные прибыли. Но было трудно найти хороших умельцев в игре в кости, потому что, если они оказывались хороши до такой степени, что вы сами не могли отдать себе в этом отчет, то они, в конечном итоге, облапошивали вас. Что было важным в работе любого игрового зала, в том числе и нашего, так это защита от полиции. Мы потратили 7500 долларов, чтобы избрать шерифа, который на второй год […] потребовал, чтобы мы ушли. В результате мы вынуждены были уйти его»[24].

* * *

Но настоящим открытием для Хемингуэя стало нечто совершенно иное. Когда он в первый раз услышал про марлинов и рыбу-меч, которыми кишели воды Гольфстрима, Эрнест, до сих пор ловивший только форель, почувствовал, что только что нашел себе новое увлечение. За 10 долларов в день он выходил на борту «Аниты» с Джо Расселом и Карлосом Гутьерресом, «лучшим ловцом марлина и меч-рыбы на Кубе». С ними Эрнест познал великое искусство большой рыбалки, когда «море в точности похоже на то, каким оно было до того, как появились люди»[25]. Хемингуэй быстро проникся настоящим обожанием к этим огромным рыбам, странным и диким, неописуемой красоты «существам, которых вы никогда не сможете увидеть иначе, чем пытаясь поймать их, и с которыми вы вдруг оказываетесь так тесно связаны». Все было словно специально подобрано для того, чтобы большая рыбалка ему понравилась: одиночество, солнце, подвиг, сила, опасность и особенно борьба, потому что, помимо спортивного интереса (а он аккуратно взвешивал выловленную рыбу, как и слова, которые писал каждый день), Эрнесту больше всего нравилась именно борьба с этими животными. «Какое наслаждение быть одному в море, – написал он в книге «На голубой воде», – какое наслаждение во внезапном появлении неизвестной рыбы, в ее жизни и смерти, которую она проживает за час для тебя, когда твоя сила сливается с ее силой, и какое удовлетворение получаешь, победив это существо, правящее морем». В открытом море Эрнест чувствовал близость с профессиональными рыбаками, которых он встречал в порту, с этими «героями, которые каждый день ведут неопределенный и безропотный бой за выживание». Неопределенный – потому что никто не знает, что он вытащит, забрасывая свой крючок; безропотный – потому что акулы всегда рядом, как постоянная угроза, и они готовы растерзать рыбу, прикрепленную к лодке, ибо она слишком тяжела, чтобы быть поднятой на борт.