Эрнст Генри

Есть у нас, у русских, этот грех. Какая-то мрачная отрешенность: на реку — так на реку, воевать — так воевать, дежурить — так дежурить, мрачно сложив руки на животе. А между тем это отнюдь не улучшает настроения, скорее наоборот. В блиндаже у англичан царила веселая непринужденность, а в быту, в личном общении они обходились друг с другом по-товарищески, легко и свободно, в этом смысле очень напоминая наших летчиков».

Авиация Красной армии получила из Англии 3 тысячи «Харрикейнов». Советские летчики осваивали новые машины. Летал на британском истребителе и знаменитый летчик-истребитель Борис Феоктистович Сафонов, будущий дважды Герой Советского Союза, который сбил первый немецкий самолет 24 июня 1941 года.

«Авиация Карельского фронта и авиация Северного флота к началу войны имела на вооружении только устаревшие истребители И-153, И-16, И-15-бис, — писал Константин Симонов. — Когда в декабре 41-го подводили итоги первых шести месяцев войны здесь, на севере, то выяснилось, что сорок процентов всех понесенных потерь падает на первый месяц войны. Большинство наших летчиков на севере к осени уже пересели на современные истребители — МиГи, ЛаГи и „Харрикейны“.

Немалую роль сыграла и прикрывавшая Мурманск наша зенитная артиллерия. Англичане сами дважды возвращались к этой теме и хвалили мурманских зенитчиков, даже отдавая им предпочтение перед лондонскими. Большинство воевавших у нас на севере английских летчиков было до этого участниками воздушной битвы за Англию, и в их устах такая похвала кое-чего стоила».

Британцы, сражаясь в советском небе, сбили 16 немецких машин, потеряв одну свою. Четверо британских пилотов удостоились высшей награды — ордена Ленина. Однако в Москве от англичан ждали более масштабной помощи.

Тридцатого августа Сталин отправил послу Майскому личную шифротелеграмму. Он сообщал о тяжелом положении на фронте: «Если англичане не расшевелятся в ближайшее время, наше положение станет угрожающим. Говоря между нами, я должен сказать вам откровенно, что, если не будет создан англичанами второй фронт в Европе в ближайшие три-четыре недели, мы и наши союзники можем проиграть дело. Это печально, но это может стать фактом». Так резко вождь высказывался не часто. Майский откровенно ответил, что надежд на открытие второго фронта немного, но стоит вновь поставить этот вопрос перед Черчиллем.

В Москве вождь принял британского посла. «Я нашел Сталина очень подавленным и усталым, — доложил в Лондон Стаффорд Криппс, — он вернулся к прежней подозрительности и недоверию, которые в последнее время пошли было на убыль».

В Лондоне боялись, что отчаянное положение подтолкнет Сталина к немедленному миру с Гитлером на немецких условиях. Криппс задал прямой вопрос.

— Нет, — ответил Сталин.

И объяснил, что имел в виду, когда писал о возможности поражения Советского Союза в войне:

— Если придется уступить Донецкий бассейн с его углем и металлургией, а также Москву и Ленинград с их машиностроением, что не исключено, это будет означать потерю двух третей производственных мощностей для обеспечения фронта. Тогда армия не сможет должно воевать… Все эти районы необходимо удержать. Без них России придется выйти из активных боевых действий и занять фронт обороны, возможно, за Волгой.

Третьего сентября Сталин от руки написал не менее откровенное письмо и британскому премьер-министру. Посол Майский, познакомившись с текстом, пометил в дневнике: «Твердый, ясный, беспощадный язык. Никаких иллюзий, никакой розовой водицы. Факты, как они есть. Опасности, как они угрожают». Сталин писал Черчиллю:

«Приношу благодарность за обещание, кроме обещанных раньше 200 самолетов — истребителей, продать Советскому Союзу еще 200 истребителей… Должен, однако, сказать, что эти самолеты… не смогут внести серьезных изменений на восточном фронте… За последние три недели положение советских войск значительно ухудшилось… Мы потеряли больше половины Украины и, кроме того, враг оказался у ворот Ленинграда… Все это привело к ослаблению нашей обороноспособности и поставило Советский Союз перед смертельной угрозой…

Я думаю, что существует лишь один путь выхода из такого положения: создать уже в этом году второй фронт где-либо на Балканах или во Франции, могущий оттянуть с восточного фронта 30–40 немецких дивизий, и одновременно обеспечить Советскому Союзу 30 тысяч тонн алюминия к началу октября с. г. и ежемесячную минимальную помощь в количестве 400 самолетов и 500 танков.

Без этих двух видов помощи Советский Союз либо потерпит поражение, либо будет ослаблен до того, что потеряет надолго способность оказывать помощь своим союзникам своими активными действиями на фронте в борьбе с гитлеризмом».