Есенин в быту

Через пару месяцев имажинисты поменяли таблички с названием ряда московских улиц. Дня два-три Тверская носила имя Есенина, Б. Дмитровка – Кусикова, Петровка – Мариенгофа, Б. Никитская – Шершеневича, Мясницкая – Николая Эрдмана. На остальные не хватило членов «нового» литературного течения.

Через год (летом 1921 года) ночью на стенах города появилось «Обращение имажинистов» с таким вступлением:

«Имажинисты всех стран, соединяйтесь!

Всеобщая мобилизация поэтов, живописцев, актёров, композиторов, режиссёров и друзей действующего искусства».

На этот раз «шалость» зарвавшихся дитятей не прошла: пришлось побывать в ВЧК и выслушать мнение о себе людей серьёзных.

В обыденной жизни имажинисты были нахраписты и проявили деловую хватку: основали издательство и выпустили три десятка своих книг, создали журнал «Гостиница для путешествующих в прекрасное», открыли две книжные лавки и кафе «Стойло Пегаса», устраивали поэтические вечера и читали лекции. В конце 1919 года вышел первый поэтический сборник имажинистов «Явь». «Отличился» в нём Мариенгоф:

Кровью плюём зазорно
Богу в юродивый взор.
Вот на красном чёрным:
«Массовый террор».

Мётлами ветру будет
Говядину чью подместь.
В этой черепов груде
Наша красная месть.

По тысяче голов сразу
С плахи к пречистой тайне.
Боженька, сам Ты за пазухой
Выносил Каина,

Сам попригрел периной
Мужицкий топор —
Молимся Тебе матерщиной
За рабьих годов позор.

Через год вышел сборник «Золотой кипяток», на который нарком просвещения А. В. Луначарский резко отреагировал в статье «Свобода книги и революция». Он назвал имажинистов шарлатанами, морочащими людей, и выразил сожаление в том, что среди них есть поэт, старающийся опаскудить свой талант. Намёк был понят. В. Л. Львов-Рогачевский в книге «Имажинизм и его образоносцы» (М., 1921) противопоставлял Есенина и Мариенгофа: «Никакая каторга с её железными цепями не укрепит и не свяжет этих заклятых врагов не на жизнь, а на смерть. Сам же Мариенгоф проводит резкую непереходимую черту между творчеством обоих мнимых друзей». Как в воду глядел критик: идейное расхождение великого поэта с его антиподом не заставило себя долго ждать. Но пока этого не случилось, расскажем о совместном проживании друзей. Пока друзей.

* * *

Осенью 1919 года Есенин нашёл пристанище в доме № 5 по Богословскому переулку. А. Б. Мариенгоф занимал в квартире № 46 две комнаты, одну из которых предоставил Сергею Александровичу. В бытовом отношении девятнадцатый год был ещё тяжелее, чем предшествующий. Новая власть предупреждала москвичей: дров нет! Поэтому «предстоящая зима должна пройти под флагом предельного уплотнения и затепления квартир и домов, возможно экономического отопления, варки пищи и жизни при низких температурах квартир». Вот Анатолий Борисович и «уплотнил» своё жильё приятелем.

Друзья спасались электрической грелкой, что было категорически запрещено; довольно скоро их тайна была раскрыта. Мариенгоф вспоминал: «Мы с Есениным несколько дней ходили подавленные. Часами обсуждали – какие кары обрушит революционная законность на наши головы. По ночам снилась Лубянка, следователь с ястребиными глазами, чёрная стальная решётка. Когда комендант дома амнистировал наше преступление, мы устроили пиршество. Знакомые пожимали нам руки, возлюбленные плакали от радости, друзья обнимали, поздравляли с неожиданным исходом и пили чай из самовара, вскипевшего на Николае угоднике: не было у нас угля, не было лучины – пришлось нащепать старую иконку, что смирёхонько висела в уголке комнаты. Один из всех, „Почём соль“[31], отказался пить божественный чай. Отодвинув соблазнительно дымящийся стакан, сидел хмурый, сердито пояснив, что дедушка у него был верующий, что дедушку он очень почитает и что за такой чай годика три тому назад погнали б нас по Владимирке…»

Есенин в шутливом серьёзе продолжил:

И меня по ветряному свею,
По тому ль песку,
Поведут с верёвкою на шее
Полюбить тоску…

В советской России им это не грозило – можно было богохульствовать вовсю, и Мариенгоф сочинил редкую гнусность: