Есенин в быту

Твердь, твердь за вихры зыбим,
Святость хлещем свистящей нагайкой
И хилое тело Христа на дыбе
Вздыбливаем в Чрезвычайке.

Что же, что же, прощай нам, грешным,

Спасай, как на Голгофе разбойника, —
Кровь Твою, кровь бешено
Выплёскиваем, как воду из рукомойника.

Кричу: «Мария, Мария, кого вынашивала! —

Пыль бы у ног твоих целовал за аборт!..»
Зато теперь: на распелёнутой земле нашей
Только Я – человек горд.

Этот опус был опубликован в сборнике имажинистов «Явь». Смысл этого литературного течения состоял в провозглашении главенства «образа как такового», главенства красивости над словом и смыслом.

Лишившись электрической грелки, поэты взялись за книги и мебель: сожгли письменный стол морёного дуба и хороший книжный шкаф с собраниями сочинений отечественных авторов. Когда все «горючие» материалы кончились, перешли в махонькую ванную комнату. Тепло от колонки вдохновляло на лирику. Вскоре после переселения Есенин прочитал Анатолию:

Я учусь, я учусь моим сердцем
Цвет черёмух в глазах беречь,
Только в скупости чувства греются,
Когда рёбра ломает течь.

Молча ухает звёздная звонница,

Что ни лист, то свеча заре.
Никого не впущу я в горницу,
Никому не открою дверь.

«Действительно: приходилось зубами и тяжёлым замком отстаивать открытую нами „ванну обетованную“. Вся квартира, с завистью глядя на наше тёплое беспечное существование, устраивала собрания и выносила резолюции, требующие: установления очереди на житьё под благосклонной эгидой колонки и на немедленное выселение нас, захвативших без соответствующего ордера общественную площадь.

Мы были неумолимы и твердокаменны» (А. Мариенгоф).

В Богословском переулке побывали бывшие приятели Есенина, одним из первых оказался Д. Н. Семеновский. Сергей Александрович знал его по учёбе в Народном университете имени А. Л. Шанявского. Затем встречался с ним в Петрограде. Попав в Москву, Дмитрий Николаевич счёл своим долгом посетить давнего приятеля. В этом ему помог сотрудник издательства ВЦИК Б. А. Тимофеев, живший в одном доме с Есениным. Семеновский пробыл у Есенина несколько часов и оставил интересную зарисовку работы и быта поэта:

«В переулке, выходившем на Тверскую, мы вошли в подъезд большого дома и по лестнице поднялись наверх. На звонок дверь открылась, и я увидел Есенина. Это он и впустил нас в квартиру. Есенин сразу узнал меня, несмотря на мою кроличью шапку, валенки, башлык и короткую ватную тужурку, в которой я имел вид какого-то рекрута.

– Ты одеваешься под деревенского парня, – одобрительно сказал Есенин.

– А это что за крест у тебя на щеке? – спросил он о давнишнем шраме, будто впервые заметив его.

Сам он очень возмужал. Широкогрудый, стройный, с лёгким румянцем на щеках, он выглядел сильным и здоровым. Есенин показал мне свою комнату. В ней стояли койка, стул с горкой книг на сиденье. На стене я увидел нашитый на кусок голубого шёлка парчовый восьмиконечный крест. Служил ли он простым украшением или выполнял другое назначение, я не спрашивал.

Тогдашние стихи Есенина были насыщены церковными словами. Он пользовался ими для того, чтобы говорить о революции. Тут были и Голгофа, и крест, и многое другое. Скоро в стихах Есенина появились иные метафоры, и, может быть, крест на стене был последним его увлечением церковностью.

С. Есенин, 1919 г.

Тимофеев оставил нас вдвоём. Мы вспомнили знакомых поэтов. Я спросил о Сергее Клычкове. Есенин сообщил, что с Клычковым жил в одной комнате. Рассказал о приезжавшем в Москву Николае Колоколове. Он находился теперь в родном селе, откуда я иногда получал от него письма с новыми стихами.

Я напомнил Есенину о его юношеской повести „Яр“, печатавшейся в 1916 году в журнале „Северные записки“. Мне хотелось спросить Есенина, откуда он так хорошо знает жизнь леса и его обитателей? Но Есенин только рукой махнул и сказал, что считает повесть неудачной и решил за прозу больше не браться.

– Читать люблю больше прозу, а писать – стихи.

– Что же ты сейчас читаешь?

– Моление Даниила Заточника.

Разговор перешёл на Иваново, на мои дела.

– Говорят, что ты ругал меня в ивановской газете? – спросил Есенин.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю вот.

Оказалось, что в Иванове живут родственники жены Есенина, от них он и узнал о моих писаниях в „Рабочем крае“. В рецензии на „Голубень“ я писал, что строчка: „Смерть в потёмках точит бритву“ – вызывает у меня представление о парикмахерской. Впрочем, должно быть, моя критика не задела Есенина.

– А кто это у вас написал на меня пародию? – спросил он.