Ещё один брак по расчёту (СИ)

Пока собирались, пока добрались по где-то скользкой от дождя, где-то раскисшей дороге, встало невидимое за тучами солнце. Дождь всё так же уныло и бесконечно сеялся, в низинах сливаясь с туманом, так что мутная темень превратилась в такой же мутный, тусклый свет. Катрионе казалось, что у неё после бессонной ночи в голове такая же серая муть, да её ещё укачало на гномских рессорах, так что ей нестерпимо хотелось бросить вожжи, закутаться в плед, привалиться к высокой мягкой спинке сиденья и закрыть глаза. Вместо этого она нашла во дворе крепости сира Генриха, выслушала от него приказ послать своих людей к дальнему от Нижних Бродов подъёму из Ноголомного и сказала, что хочет передать послушницам кое-что для раненых.

— Для раненых? — переспросил он, рассеянно трогая левый висок. Повязки на голове у него не было, но вид он имел такой, будто ему прилетело по ней ятаганом, а то и кистенём. Наверняка шлем теперь чинить придётся, а то и новый кузнецу заказывать. Да и всё остальное тоже. Или сир Генрих просто уже вторые сутки был на ногах и слегка отупел от недосыпа? — Хорошо. Давайте-ка я тоже загляну в часовню.

До часовни ехать было недалеко, но сир Генрих, сев и прикрыв глаза, уснул, кажется, раньше, чем уронил голову на стопку подушек. Катриона выбралась наружу, посмотрела на измученного мужчину и решила не будить, но пока доставала из грузового ящика позади полотно и корзинку с посылкой для целителей, сир Генрих от этой возни проснулся сам.

— Понятно, почему матушка Саманта тянула до последнего, — кривовато усмехнулся он, забирая у Катрионы неудобные и увесистые штуки полотна, мешавшие ей привязать лошадь. — Я бы и сам от такой двуколки не отказался.

Катриона смолчала, поморщилась только и мысленно попросила Канн, чтобы матушки Саманты в молельном зале не было. А полотно можно и послушницам отдать.

Ну, её там и правда не было. И Каттена тоже, хотя молельный зал был заставлен лежаками с ранеными, вокруг которых хлопотали послушницы и родственницы. Сир Генрих отдал одной из них полотно и спросил, где мать Саманта.

— А в крипте они, ваш’милсть, — почему-то опасливо ответила послушница и даже как будто спрятаться за полотняные трубы попыталась. — С ихней милостью господином целителем ругаются. — Катриона обречённо вздохнула: не удастся поговорить с целителем так, чтобы мать Саманта этого не видела. — Её милость сиру Фриду же убили, — Катриона недоверчиво охнула, хоть и понимала, что чародеев можно убить точно так же, как обыкновенных людей, — а святая мать говорит, что не место колдунам в храме, и в крипту класть её не дозволяет.

Сир Генрих выругался, спохватился, что он в часовне вообще-то, и торопливо пробормотал просьбы о прощении всем Девяти разом и Аррунгу в особенности. Катриона отстранённо подумала, что как раз отец воинов легко простит ещё и не такие слова, если они сказаны про жрицу, отказавшуюся принять в храме того, кто погиб, защищая Волчью Пущу и жрицу эту заодно.

В крипту спускаться ужасно не хотелось, но настойку и мазь послушницы всё равно потратят на раненых, хоть им отдавай, хоть неси Каттену. А вот что дойдёт до целителя из россовского угощения? Две-три мармеладки на дне пустой жестянки? Так что Катриона нехотя поплелась за баронским сыном.

В крипте было темновато, но даже в красноватом коптящем свете нескольких факелов лицо Каттена выглядело так, будто он встал с одной из полок у стены, куда укладывали убитых, чтобы потом разом всех похоронить. Как он вообще на ногах держался? Рядом стоял такой же измученный и насупленный ученик сиры Фриды, но он-то помалкивал, бывший пастух, воспитанный в почтении к служителям Девяти. А вот наглый рыжий кошак почтительным даже не прикидывался.

— Хорошо, святая мать, — сказал он ядовито, — поднимать в разговоре с вами темы морали бесполезно, не буду и пытаться. Но скажите мне, будьте добры, жрица Сармендеса, вы ещё помните, что такое лич?

Мать Саманта ощутимо побледнела, а сир Генрих нахмурился.

— Что за лич? — требовательно спросил он жрицу.

Та замешкалась с ответом, а Каттен порылся в сумке на поясе, вытащил оттуда мятый кулёк и выдал сиру Генриху и Катрионе по какому-то горелому сухарику… ой нет, это пастилки такие были, похожие на горелые сухарики. Катриона сунула в рот свою и тут же чуть не выплюнула её, потому что язык и нёбо мгновенно связало едкой горечью.

— Не грызть, не глотать, держать на языке, пока не рассосётся, — приказал Каттен.

Сир Генрих буркнул: «Помню», — а Катриона глубоко задышала носом, чтобы не стошнило.

— Так вот, — сказал целитель, — поскольку мать Саманта отвечать не торопится, объясняю за неё. Лич — это вид высшей нежити, сохранившей, а временами даже усилившей прижизненные способности к магии.

Ученик сиры Фриды… как же его? Отто вроде?.. кивнул — видимо, чародейка его и этому учила.