Ещё один брак по расчёту (СИ)

— Сиру Эммету только такого не говорите, — пробормотала Катриона, неприятно поражённая словами человека, всегда вроде бы готового прийти на помощь. Не бесплатно, конечно, но в той же Рыжей Гриве целитель ни для кого, кроме самого барона и членов его семьи, не подхватывался среди ночи, чтобы скакать за три-четыре лиги к больному или раненому. А вот Каттена можно было звать в любое время и в любую погоду, не отказывал он никому, да ещё и легко соглашался на любую рассрочку. А тут такое… Впрочем, это если в самом деле придётся именно что выбирать, кого спасать в первую очередь. Но может быть, милостью Девяти обойдётся? Он же и правда магистр почтенной гильдии, а не повитуха деревенская. Может быть, придумает что-нибудь, чтобы не выбирать?

— По-вашему, лучше оставить молодого мужчину вдовцом с грудным младенцем на руках, чем лишить первенца? — как-то неприятно усмехнулся магистр Гильдии Целителей, словно мысли её подслушал. — Сира Катриона, мне самому не нравится подобный выбор, но между плохим и совсем скверным я всё-таки выбираю меньшее зло. А живая молодая мать, способная родить других детей — по мне, зло куда меньшее, чем мёртвая.

Катриона зябко повела плечами. И не поспоришь ведь. А что сир Эммет думает, интересно? Он бы кого выбрал? Сына или жену? Ей почему-то казалось, что сына: приданое получено и даже потрачено, наследник есть, няньку для него сеньора найдёт, а уж с кем утешиться, молодому привлекательному вдовцу долго искать не придётся. Как всегда, не хотелось так плохо думать о людях, но ведь даже отец не захотел жениться заново. Зачем? Наследники есть, а хозяйством Лидия занимается. А управительница — это вам не жена, ей недолго напомнить, где её место. Маршал, конечно, испугался за свою супругу, но это она просто не родила ещё. А остался бы от неё законный наследник, подумалось Катрионе, сир Эммет наверняка легко бы смирился с потерей. Или нет? Или ей уже просто кажется, что нет и быть не может никакого счастья в браке? Глупости это всё — про семейное счастье. Сказки и прочие… баллады.

После отъезда Аларики всё вернулось словно бы на год назад: опять тишина и пустота поселились в столовой и в спальнях. Сир Эммет в Вязах появлялся редко и ненадолго — помыться, переодеться, выспаться в кровати, а не на куче лапника, и поесть не обугленного над костром мяса, а «человеческой», как он говорил, пищи. Потом опять пропадал в дозорах и засадах. Мало им было зверья и разбойников, так ещё и в самом деле к человеческому жилью потянулись оголодавшие в горах гоблины, которым и так обычно доставались орочьи объедки, а тут и объедков толком не стало.

Катриона, свалившая хотя бы эту заботу на широкие плечи своего маршала, дважды выбиралась в Волчью Пущу, чтобы узнать, как там дела у Аларики, но у той всё покамест шло привычным порядком, и даже самочувствие было бы прекрасным, если бы она так не боялась умереть при родах. Из-за этого страха она не то чтобы похудела, но заметно спа’ла с лица и стала капризной и слезливой. Оба раза Катриона старалась её утешить, убеждая, что целитель Каттен очень немногих потерял из тех, кого брался лечить; медовики с маком и с ягодами ей привозила, точно ребёнку, но в конце концов, не выдержав, отговаривалась множеством дел (что, в общем-то, было чистой правдой — осень же на носу) и поспешно возвращалась в Вязы, бросая помощницу на попечение тётки сира Эммета. Опять-таки доводя Аларику до слёз: никому она не нужна, всем она в тягость, но ничего, вот скоро умрёт и не надо будет с нею нянчиться… Слышать это было невыносимо, и Катриона трусливо сбега’ла, в душе упрекая себя за чёрствость, но не в силах терпеливо выслушивать этот вздор.

И от дорогого консорта ни слуху ни духу не было, и гномы как сквозь землю провалились. Если бы не теплица, зеленевшая всходами укропа, чеснока и прочей петрушки, да не те самые три медных таза, словно и не бывало бородачей в Вязах никогда. Как будто приснился Катрионе весь этот год.

Впрочем, Меллер скоро дал о себе знать в лучших своих традициях. Опять прибыл в крепость целый обоз, только на этот раз возглавляла его такая двуколка, что Катриона разом простила своему консорту все уже совершённые грехи и половину будущих. Бронзовые финтифлюшки и крылья из тиснёной кожи запылились в долгой дороге, но всё равно тускло блестели на понемногу остывающем солнце, а на сиденье хотелось небрежно развалиться и лишь едва пошевеливать вожжами. Катриона так и слышала жужжанье осиного роя про «коляску, в каких столичные блудницы по бульварам раскатывают, а не приличные женщины поля объезжают», но в кои-то веки грядущие пересуды вызывали у неё только мечтательно-злорадную улыбку.

Она с заметным усилием заставила себя оторваться от обтянутых всё той же тиснёной кожей мягких поручней и приняла у Ланса Воробья… ну, то есть, Саккара, конечно… очередную пачку реестров.