— Секунду, — более мягкие и терпимые слова.
И он шагнул обратно, потонув для меня в звуках поезда.
Громкий гудок! Мы начали останавливаться. Затихали и стуки колес, становясь более длинными.
— Не открывай глаза, Лу, — на этот раз попросил лорд, — тебе придется поспать сегодня на моей кровати.
На меня легло покрывало, укутавшее даже голову, но только на мгновение — вскоре руки подняли меня под спиной и коленями, а плечо уперлось в его грудь через плотную ткань.
— Если бы вы сказали мне идти, то я бы пошла, — устало прижалась к нему лбом.
Не знаю куда. Теперь нас разделяло несколько слоев, как в том тёмном непроницаемом плаще.
— Я знаю, — заверил меня он, — а сейчас? — неожиданный вопрос, — сейчас тебе не страшно?
Приоткрыла веки, надеясь увидеть хоть что-то, но на моём лице предусмотрительно лежал угол покрывала.
— Если я смогла коснуться вас, и ваша болезнь… — начала было я.
— Нам могло показаться, — опередил меня мужчина, — не стоит рисковать, Лу.
Я поджала губы. И сжала пальцами воротник на его мундире.
— Это потому что я вас люблю, — прошептала.
Он даже не изменил шаг — не сбился и не дрогнул, как мечтала я.
— Болезни не лечатся и не проходят от любви, Лу, — заметил он.
Не насмешливо, но и не серьезно. Будто говоря маленькому глупому ребенку.
— Вы сами сказали, что у вас… проклятье, а не болезнь, — щёки горели, а сердце вновь билось как сумасшедшее, — а проклятья исчезают именно от такого. Точнее…
Про поцелуй истинной любви я сказать не решилась. Только сильнее покраснела и ткнулась носом в покрывало.
— Маленькая бедная Лу, — вот тут прозвучала усмешка, — как же ты выжила в этом мире с такой верой?
Я нахмурилась, не понимая, про что он говорит.
— Давай решим всё утром, — предложил он, — я тебя не потревожу. Спи.
Он аккуратно опустил меня, кажется, на кровать и отпрянул, оставляя меня в темноте с одним только светом из-под полураскрытой ставни.
— В-вы… останьтесь пожалуйста со мной! — почти закричала я, сев и поджав под себя ноги, — пожалуйста… — повторила с мольбой.
Он остановился — я видела его, как широкую и высокую тень, стоящую в нескольких метрах от меня.
— Мне нужно написать письмо, — повернулся он к окну.
Я упала спиной на кровать и накрыла лицо тем самым покрывалом, оставаясь так в безопасности.
— Вы вернётесь? — сжала ткань меж пальцев.
Шаги и шуршание подушки на кресле. Он сел у окна в самом углу — оно было только там.
— Я не уйду, — понял мою просьбу он, — дождусь, пока ты уснёшь.
Разве возможно его не любить? Не восхищаться им и не сходить с ума от тоски о нём? Даже находясь очень близко.
— Вы очень хороший, — я повернулась лицом к нему и положила щёку на свёрнутое у головы покрывало.
Он потёр лоб рукой, тяжело вздохнул и ответил:
— Я буду молить твоего несуществующего бога, прося не забирать у тебя твои розовые облака над головой.
Я улыбнулась, сощурив глаза.
— Я продолжу молить его исцелить вас, — ответила ему с теплотой.
Он хмыкнул.
— Разрешите доложить, — вошёл в комнату офицер.
— Давай, — напугал его Оушен своим ленивым тоном с мрачного кресла, — и не смей больше заходить сюда без разрешения. Теперь здесь живет леди.
Я нахмурилась. Леди?
— Прошу прощения, милорд, — так же громко отчеканил мужчина, — погибших нет. Пострадавших трое. Женщины. И только по причине истерии — господин Арзт уже там и оказывает пострадавшим помощь. Отчёт о материальных потерях госпожа управляющая просит отсрочить до завтрашнего утра.
Оушен кивнул.
— Можешь идти, — задумчивое, — управляющей передай, что срок — максимум до завтрашнего вечера.
Мужчина поклонился, развернулся и вышел в кабинет, закрыв за собой дверь.
— Мне не страшно, Оушен, — резко села я.
Я, наконец, смогла ответить на его вопрос. И поняла для себя всё, что нужно.
— И я не боюсь посмотреть на вас без маски! — уверенный голос, — и даже коснуться!
Мужчина покачал головой. Я же чувствовала его улыбку. И дарила такую же в ответ.
— Мне бы твоё бесстрашие, Лу, — усмехнулся он, — я был бы, наверное, тем, кто вообще ничего не боится.
Однако решительно встал. Его шаги были для меня гулкими и попадающими в стук моего сердца. Но только через раз.
Остановился он, стоя у изножья кровати и протягивая мне руку. Оставалось сделать это мне, и единственное, о чём я сейчас жалела — это тень, падающая на всё ещё невидимое для меня лицо мужчины.
Пальцы дрожали. Как и вся рука, которую я тянула навстречу спокойной и недвижимой его.
Он говорил мне о моём бесстрашии, но был бесстрашным сам. Я же была трусихой, как и всегда.
Прикосновение. Тёплое и короткое. Нерешительное.
— Милорд, я… — открылась дверь и на пороге застыл опешивший врач с круглыми глазами, смотрящими в упор на наши встретившиеся пальцы.