Если бы я не встретила тебя

– Да, но не здесь. – Она взяла Джейми за руку и решила повести куда-нибудь, где им не придется пробираться сквозь пятничную толпу, а Джейми ободряюще сжал ее руку в ответ. Почему-то ей становилось легче от его присутствия, несмотря на неестественно прерванную вечеринку.

Когда они оказались на площади Св. Петра, она обернулась к нему, спрятала руки в карманы и ссутулила плечи, чтобы не замерзнуть. Внезапно ей стало очень холодно.

– Там, в баре, был мужчина, – сказала Лори. – Один из друзей отца. Он напомнил мне кое о чем. – Она покачала головой. – Если бы десять минут назад ты спросил, подавляю ли я какие-нибудь детские воспоминания, я бы ответила: «Ха-ха! Если бы!» – но это правда. Я немного… ошеломлена, честно говоря. Будто бы я всегда знала, что это есть, но никогда туда не смотрела. Словно закрыла на чердаке.

Ей было не просто холодно, она поняла, что дрожит. По-настоящему дрожит всем телом, словно ее окунули в ледяную воду.

– Ты не должна мне ничего рассказывать, – сказал Джейми. Лори кивнула, но потом снова покачала головой: «Я смогу. Я буду в порядке».

Она вздохнула и собралась:

– Я хочу. Эм. Когда мне было около восьми лет, я поехала к отцу на выходные. Один из редких случаев, когда он вдруг появился. Он отвез меня в свою старую квартиру. – Лори остановилась. – Потом пришли его друзья. Напились. Отец куда-то делся, «встретиться с чуваком насчет собаки». Он часто так делает. И оставил Пита и другого парня за мной присматривать. Я чувствовала, что там небезопасно, чувствовала…

Лори собралась, прежде чем продолжить. Джейми положил руку ей на плечо. Это было хуже всего: она ведь знала, знала.

– Пит сказал… о боже. Я никому об этом не говорила и уже так давно не вспоминала.

– Даже Дэну?

– Да. Не то чтобы я осознанно от него скрывала. Я скрывала это от себя.

Джейми кивнул.

– Этот Пит сказал мне: «Забирайся ко мне на колени и покажи, какого цвета твои трусики».

Лицо Джейми изменилось:

– Что за… восьмилетнему ребенку?

Лори кивнула.

– Чеееерт.

– Не знаю, если он шутил или хотел меня напугать. Не знаю, что было бы дальше. Я сказала, что хочу в туалет, встала и вышла из квартиры. Было уже около одиннадцати вечера. Я ходила по городу, пока не пришла на станцию «Пикадилли»…

– Сама? В восемь лет?

– Да.

– Ты, наверное, была в ужасе.

– Да. По-моему, в ту ночь пускали фейерверки[57]. Это объясняет, почему я ненавижу фейерверки. И всякие пьяные люди, не желающие мне никакого зла, кричали: «Куда ты идешь?!», пытались заговорить с этим маленьким ребенком, блуждающим по улицам, а я жутко нервничала.

Рассказывая все это, Лори замерла, как статуя. Джейми был поражен.

– …Я дошла до «Пикадилли» и попросила их продать мне билет, чтобы поехать домой к маме. Конечно, они записали меня как потерявшегося ребенка. Потом приехала транспортная полиция, нашли мамин номер и позвонили ей. Мне пришлось ночевать в комнате на станции, пока она не смогла сесть на первый утренний поезд и забрать меня.

– О, Лори!

– Она жутко на меня разозлилась, Джейми. – К глазам Лори подступили слезы. – Она думала, что я просто ушла. То есть больше всего она разозлилась на отца, но он выдумал какую-то историю о том, что просто на пять минут отошел в магазин на углу и у меня не было никакой причины для того, чтобы уйти.

– Почему ты ей не рассказала?

Лори вытерла слезы:

– Она бы никогда больше не позволила мне увидеться с отцом. Может, мне было всего восемь, но это я знала. Он ведь не собирался возвращаться после того, как оставил меня с педофилом, правильно?

Джейми выдохнул. Что бы то ни было, Лори точно умудрилась подпортить впечатление от богатства и роскоши отцовской вечеринки. Это неприглядная реальность, дисфункция. Отец о ней не заботился и не любил ее – нисколько. Поэтому она сторонилась его, ей не нужно было его ядовитое притворство. Лори не хотела вестись на деньги и связи, чтобы потом возненавидеть себя за это. Ей не хотелось становиться им. Она должна была держаться за правду.

– Черт, Джейми. Увидеть Пита. Это столько мне открыло. Я чувствую, будто… будто застряла там на всю жизнь. Между маминым гневом и его безразличием. Перекрестный огонь. Я ясно помню, как сидела в «Макдоналдсе» с картошкой фри в бумажном конвертике и апельсиновым соком, и ее слова: «Почему ты это сделала, почему ты сбежала, неужели ты думаешь, что я поверю, что ты так больше не сделаешь?», которые она повторяла снова и снова. Я не могла ей сказать. Может, должна была?

Странно, но она почувствовала такое невероятное освобождение просто оттого, что спросила об этом кого-то. Она не знала ответа и так долго бичевала себя за это, сама того не сознавая.

Джейми обнял ее за плечи: