Читаем Если бы стены могли говорить… Моя жизнь в архитектуре полностью

Участок для здания суда Спрингфилда, на Стейт-стрит, расположен в центре исторического города. Во времена Американской революции Джордж Вашингтон разбил свой лагерь прямо на холме. В середине участка находились два гигантских дерева возрастом больше 200 лет – бук и грецкий орех. Другие участники конкурса проектов для нового здания суда предложили срубить их. Когда я посетил участок и увидел деревья, меня поразил тот факт, что они ровесники Соединенных Штатов. Вероятно, они прожили бы и еще сто лет. По моему мнению, эти деревья были священными, и я не собирался их срубать. Поэтому в нашем предложении, которое приняло Управление, мы оставили деревья на месте и спроектировали дугообразное здание суда, расположенное вокруг деревьев в виде витка спирали. Мы проконсультировались со специалистом-ботаником, чтобы определить размер защитной зоны для корневой системы; радиус этой зоны составлял 12–15 м.


Здание федерального суда США в Спрингфилде, Массачусетс, которое почтительно отступает от деревьев, имеющих историческое значение


Определив указанные параметры, мы спроектировали здание в виде полумесяца, который дугой охватывает деревья и сад. Внутренняя часть дуги – со стороны оси вращения здания – состоит почти целиком из стекла, и с каждого этажа видны сохраненные деревья. Такую дань уважения к деревьям подчеркивает спроектированная парадная лестница, которая ведет к залам суда вдоль всей дуги. Деревья – главное украшение. Все вращается вокруг них.

* * *

К тому моменту, когда мы начали работать над «Хрустальными мостами», мы активно участвовали в проектировании и строительстве культурных учреждений в США уже около десяти лет. Все началось со строительства Культурного центра Скирболла в Лос-Анджелесе в 1986 году, который и посетила Элис Уолтон, когда искала архитектора.

К концу 1980-х, когда мы завершали ряд удачных проектов в Канаде – от Национальной галереи до Публичной библиотеки Ванкувера, – я понял, что пришло время расставаться с Гарвардом и преподаванием и двигаться дальше. Я жил в Бостоне почти 10 лет. Дела шли хорошо. В Гарварде меня утвердили на должность именного профессора Высшей школы дизайна (именная профессура Иэна Вуднера). Поскольку я и возглавлял кафедру, и преподавал, это занимало очень много времени. Я все больше осознавал, что возникает конфликт между моей увеличивающейся профессиональной занятостью и ответственностью перед студентами. Кроме того, я продолжал чувствовать себя в некоторой изоляции в школе, поскольку расходился во мнениях со многими преподавателями факультета. Пора было что-то менять. В Гарварде отставка с должности именного профессора – необычное событие. Помню, как президент Гарварда Дерек Бок, который к тому времени стал моим другом, позвонил, чтобы поинтересоваться, не является ли моя отставка протестом. Я ответил ему, вполне искренне, что нет. Просто пора перевернуть страницу.

Но, честно говоря, я был разочарован. Несмотря на то что я ценил студентов и радовался, наблюдая за их успехами в мире архитектуры, я не был доволен школой в целом. Мои убеждения не совпадали с интересами большинства преподавателей факультета. Постмодернизм в конечном итоге стал перевернутой страницей календаря, отчасти из-за того, что его произведения были искусственными и гротескными, как в комиксах. Однако этика вседозволенности осталась. За постмодернизмом последовал целый ряд других «измов». В наши дни, приходя в профессию, молодой архитектор испытывает замешательство из-за обилия формального выбора и мотиваций. Если бы я попытался поставить себя на место целеустремленного современного архитектора, мне пришлось бы противостоять сбивающему с толку целому вихрю влияний и моделей: пышные и скульптурные – Фрэнк Гери и Заха Хадид; хай-тек и элегантно изготовленные – Ренцо Пиано и Норман Фостер; минималистские – Дэвид Чипперфилд; экологически чувствительные – Уильям Макдонах и Кен Янг. Некоторые из перечисленных архитекторов – мои друзья. Большинством работ и их гениальностью я восхищаюсь. Но представьте, что для молодого архитектора все это, должно быть, выглядит совершенно разным. Очень трудно попытаться найти удовлетворительный ответ на вопросы о том, чем он должен заниматься и как разработать систему ценностей.


На участке с Ури Хершером (слева) и ныне покойным Джеком Скирболлом (в центре) – теми, кто стоял за созданием Культурного центра Скирболла в Лос-Анджелесе, 1985 г.


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза