«Смотри не увлекайся там сильно обрезанием».
Давид стоял в стороне вместе со своей мамой, неловко держа пакет с домашними пирожками. Он как будто стал меньше ростом. Потом подошел и крепко обнял друга.
– Пиши, не забывай, и пусть у тебя все сложится.
– Дымок, все будет классно, как только корни пущу, обязательно вас вытащу.
За пятнадцать лет переписка не сложилась. По закону пакости через два месяца у тети Доры случился инфаркт. Узнав из звонка о ее состоянии, Хайкин пошел работать «арабом» на рынок, разгружал ящики с фруктами, а все вырученные деньги передавал с оказией.
Еще через три месяца Давид позвонил Боре сам и спокойным голосом произнес – Денег больше не надо.
– Класс, значит, тетя Дора поправилась, и будем опять пирожками обжираться!
– Маму похоронили вчера. Она как чувствовала, что скоро умрет, говорила, что теперь у меня не будут связаны руки, чтобы ехал в Израиль и обзаводился семьей.
А за тысячи километров Рыжик слушал друга, а по щекам катились слезы. Наконец, он смог проглотить ком в горле и с трудом произнес:
– Ну и что ты решил?
– Да нет, я останусь здесь. Раньше было ехать не с чем, а теперь – незачем. Вторая, завершающая развитие сторона отказа.
И вот теперь, через пятнадцать лет, накупив подарков, доктор Борис Хайкин из Одессы, лицензированный иерусалимский психиатр, вернулся к своему другу. Они крепко обнялись. Оглядев друга, тот потрепал его по волосам, которые из ярко-рыжих стали серебристо-стальными и, подхватив легко чемодан, сказал:
– Ну, сын Сиона, пошли к моему лимузину.
Боря светился от счастья, ну и, конечно, гордости, что друг так круто поднялся, но, увидев старую, ухоженную «Ниву», разочарованно произнес:
– И это все?
– Да мне хватает, кстати, а у тебя что?
– Мазда – 6.
– Наверно, крутая тачка…
– А то! Круче нас только яйца, выше нас только звезды. Вот приедешь к нам, обоснуешься и вперед… Слушай, Додик, а кто такие «отморозки», у нас постоянно говорят о них по телеку.
– А ты меньше смотри телек, для здоровья полезней.
Давид, не торопясь, вырулил со стоянки аэропорта.
Трасса была свободна, однако они ехали со скоростью девяносто из-за начавшегося дождя.
Боря только открыл рот, чтобы поведать, что такой дождь является признаком суровой зимы в Израиле, как пятисотый мерседес, обдав грязью, подрезал их перед самым перекрестком.
– Братва гуляет… – грустно проконстантировал Боря.
– Не волнуйся, сейчас их сделаем, – спокойно произнес Давид и нажал на газ. «Нива», быстро развив скорость 180 км/час, легко обогнала мерседес, резко затормозив, перекрыла собой трассу.
– У тебя что, реактивный двигатель с «Боинга»?
– Нет, форсированный с «Фольксвагена» Дымок, быстро выскочив из машины, открыв багажник, вытащил оттуда дробовик «моссберг», быстро передернув ружье, вскинул его и дважды выстрелил в быстро приближающуюся трехлучевую звезду мерседеса. От выстрелов радиатор был разворочен, пар и масляные брызги рванули из недр машины как из камчатского гейзера. «Мерседес» слетел в кювет, его лоснящийся труп цвета «металлик» продолжал дымиться…
Давид молча кинул дробовик на заднее сидение и тронулся, не торопясь, видя как два братка отчаянно матерясь, вылезали из умирающего «мерина».
Боря с суеверным ужасом посмотрел на своего друга, дрожащими руками достал дорогущую бутылку водки «Серый гусь» и, свернув пробку, отхлебнул прямо из горлышка.
– Скажи мне, что я не сплю!
– Нет, Рыжик, ты не спишь. Просто пятнадцать лет мне пришлось быстро и жестко принимать решения… Чтобы выжить. А быстро ты можешь принять решение только тогда, когда не боишься что-то потерять.
У меня был единственный друг, который помогал мне принимать решения, потом он уехал. У меня была мама, единственный родной человек на всем белом свете, которую я всегда боялся потерять, ее уже больше нет. У меня была своя квартира, и за то, что она кому-то понравилась, я три месяца провалялся в реанимации. Так что, терять мне уже больше нечего…
И, взяв бутылку из по-прежнему дрожащих рук друга, Давид, сделав солидный глоток, спокойно произнес: «Ну вот, теперь ты знаешь, как становятся «отморозками»…».
Коллеги по оружию
– Ну что, пацаны, за окончание!!!
– Хасан, тебе что, блин, особое приглашение надо?!
– Ты же знаешь, Валерка, я не пью. Мне вера не позволяет.
– Чё ты мне лапшу на уши вешаешь? Когда третьекурсниц снимали в прошлом году, кто притащил два пузыря «Столичной» и тамадил весь вечер, как швейная машинка «Зингер»?
– Ну, так-то для дела, можно сказать, для общественной пользы…
– Знаю я твою общественную пользу! Ты у нас как племенной бедуинский верблюд или горячий арабский жеребец… Все, что живое женского пола движется в твоем поле зрения, проходит суровую школу любви…
Валерка повернулся к третьему члену их маленькой компании.
– Марек, а ты чего как неродной? Или тебе тоже религия запрещает?
– Иудаизм – религия прогрессивная! Она с пониманием относится к алкогольным напиткам, – радостно произнес Марк.
– А ислам, по-твоему, отсталая, да? – с обидой произнес Хасан и насупился.