– Ее убили, – ответила Барбара. – Мне нужно поговорить со всеми, кто ее знал. Начну с Завади. Остальных прошу далеко не уходить.
Нарисса посмотрела на Завади, словно хотела получить какую-то информацию или указание, что ей делать.
– Продолжайте, – сказала Завади. – Скажите девочкам, что Адаку задерживается.
«Очевидно, это единственный способ объяснения», – подумала Барбара.
Когда три женщины покинули кабинет и подвал, Завади села за свой стол и жестом указала на явно неудобный складной стул, который Барбара даже не заметила. Она взяла его, разложила и поставила у торца стола, а не перед ним, как, по всей видимости, хотела Завади.
– Почему они послали вас? – спросила директор.
Барбара устроилась на стуле.
– Мы беседуем со всеми знакомыми жертвы.
– Я не это имела в виду. Почему вы, а не черный полицейский?
– Вы предпочли бы черного?
– А вы как думаете? И я тут такая не одна.
– В нашей группе есть черный, другой сержант, но он мужчина. Мой шеф рассудил, что если выбирать между расой и полом, то пол будет лучшей альтернативой для беседы.
– Вы хотите сказать, что в столичной полиции нет черных женщин-детективов?
– Я хочу сказать, что они не участвуют в этом расследовании. И в нашей группе нет других
Барбара видела, что эта новость полностью завладела вниманием Завади.
– Она приходила к нам не как полицейский… Ее звали не Адаку?
– Имя Адаку ей дали при рождении. После удочерения оно поменялось на Тео Бонтемпи. Как коп – сержант уголовной полиции – она использовала второе.
– Почему она мне об этом не рассказала?
Барбара пожала плечами.
– Может, не доверяла вам… Может, искала здесь то, что, как она считала, не найдет, если узнают, что она коп… Как она у вас появилась? Просто пришла с улицы?
– Местные школы о нас знают. Возможно, узнала о нас там, если не врала, когда говорила, что проводит там беседы с девочками, просвещая насчет операций, калечащих половые органы.
– Все чаще и чаще…
– В общем, она пришла сюда, и я поняла, что она сможет что-то предложить девочкам.
– Вы имеете в виду тот факт, что ее тоже изуродовали?
– Я имею в виду, что она была женщиной, которая хотела об этом говорить.
Выражение ее лица побудило Барбару задать личный вопрос:
– Боже, с вами тоже это сделали, да?
Завади посмотрела на висящий на стене большой календарь, где были отмечены мероприятия с указанием руководителя. Имя Адаку Обиака встречалось три раза. Затем она перевела взгляд на Барбару и ничего не выражающим голосом произнесла:
– Мне было шесть лет. Предполагалось, что я еду на праздник вместе с моей большой семьей, но все обернулось иначе. Меня удерживали на полу в доме моей бабушки и орудовали ножницами. Все говорили, что мне повезло, потому что это были остро заточенные ножницы, а не то, чем обычно пользуются.
– И что же это? – спросила Барбара.
– Лезвие бритвы, нож, осколок стекла… Все, что режет.
Сержант почувствовала, что у нее закружилась голова.
– Я вам очень сочувствую.
– Мне не нужна ваша жалость, – сказала Завади.
– Можете мне поверить, мои чувства не имеют никакого отношения к жалости, – парировала Барбара. – Черт, почему это
– Потому что никто не смог это полностью искоренить. Это незаконно, за это арестовывают и отправляют в тюрьму, но положить этому конец не удается. Единственное, что мы можем сделать – «Дом орхидей» и подобные нам организации, – обеспечить безопасность девочек, если они смогут до нас добраться.
– А они могут?
– Да. Адаку хотела помочь с этим. По крайней мере, так она сказала, и я ей поверила. Что касается ее второй жизни, как полицейского, я ничего о ней не знаю, как и все остальные здесь. У вас есть еще вопросы?
– Я хочу поговорить с той женщиной, Нариссой, и двумя другими. Если они были знакомы с Адаку, то могут знать о ней то, чего еще не знаем мы.
Из-за инвалидного кресла и баллона с кислородом перевозка Лилибет от Мазерс-сквер на Грейт-Ормонд-стрит – к врачу, на прием к которому нужно было записываться за несколько дней, – требовала специального микроавтобуса, в котором было оборудовано место для инвалидного кресла, а также сиденье для сопровождающего. Марк знал, что жена не позволит никому другому присматривать за Лилибет, и поэтому, когда они устроили дочь в машине – пристегнув к креслу, а само кресло закрепив на полу, – Пит устроилась на сиденье для сопровождающего, а сам Марк сел в кабину рядом с водителем. Робертсон предпочел остаться на Мазерс-сквер; он поможет, когда Пьетра и Марк вернутся с дочерью.
– Не беспокойтесь о времени, – ответил Робертсон на их возражения. – Мне здесь достаточно комфортно, и я хочу знать, что скажет специалист.
Они уехали. Это было молчаливое путешествие.