Во все времена убийство родителей считалось наиболее тяжким преступлением. Михаил Ж., единственный сын, нигде не работал, пил и существовал на пенсию матери, инвалида 1 группы. В этот день сообразить на троих было не сложно – накануне мать получила пенсию. Распитие происходило дома и, как всегда, водки оказалось мало. Дать ещё денег мать отказалась. «Дай, а то сожгу» – пригрозил Михаил. Собутыльники вышли на крыльцо покурить, просто неприятно было присутствовать при таком общении. Михаил облил мать керосином и чиркнул спичкой… Пока вбежавшие на крики ужаса и боли собутыльники смогли потушить огонь, она получила обширные ожоги и на 21 день скончалась в больнице. Присяжные признали Михаила виновным в убийстве матери с особой жестокостью, но сочли его заслуживающим особого снисхождения (оно еще не было исключено из закона). В связи с этим наказание ему было назначено ниже низшего предела – 7 лет лишения свободы. Безусловно, на присяжных повлияли показания медсестры о том, что даже испытывая сильнейшую боль от ожогов женщина спрашивала у неё совета, рассказывать ли милиции о том, что поджог её сын, переживая, что его посадят. Возможно, в совещательной комнате они вспомнили красивую притчу о материнской любви: выполняя желание красавицы сын принес ей сердце матери и споткнулся на крыльце, а матери сердце спросило его: «Не ушибся, сынок?»
И такие вердикты признавать торжеством правосудия? Одним из доводов введения этой формы правосудия было исключение непоправимой судебной ошибки – осуждения к смертной казни невиновного. Хотя никто не решится гарантировать, что при определенном стечении обстоятельств невиновный может быть осужден и этим судом. Их вердикт зависит не только от убедительности доказательств, но и от поведения подсудимого, его национальности, способности «сыграть в искренность» и даже его внешнего вида. Но этот суд дает надежду на справедливость, отсутствием которой часто страдают профессиональные суды. В суде присяжных значительно больше шансов надеяться на оправдание и на справедливость наказания особенно в ситуациях, связанных с противоправным поведением потерпевшего.
Именно профессионалы нашли «управу» на независимость присяжных. Здесь много вариантов «способствовать» вынесению «правильного» вердикта и появлению оснований для отмены приговора при оправдательном вердикте. Ставящиеся перед присяжными вопросы формулируются так, что ответ на них требует многочасового обсуждения, а время отправления присяжных в совещательную комнату приноравливается к окончанию рабочего дня. Судья в напутственном слове разъясняет присяжным порядок голосования: если они не пришли к единодушному мнению, то приступить к голосованию можно не ранее, чем через три часа. А если вердикт будет содержать противоречия, то для их устранения они будут возвращены в совещательную комнату.
Очевидно, что при слушаниях в областных судах в этом случае у присяжных неизбежно возникают проблемы с возвращением домой. Да и кто же положительно воспримет необходимость работать после окончания рабочего дня? Возможность вынесения справедливого вердикта резко снижается. Довелось в качестве защитника участвовать в рассмотрении дела об убийстве двух человек двумя подсудимыми в Московском областном суде. Присяжные явно сомневались в виновности одного из подсудимых. Вопросы судья поставила так, что сама их формулировка должна была вызвать длительное обсуждение. В совещательную комнату присяжные ушли в седьмом часу вечера. Коллега- адвокат предположил, что будет голосование и, вполне возможно, оправдание моего подзащитного. Я возразил – долго ждать не придётся, сомнения у них есть, но вердикт будет единогласным: оба виновны, и оба заслуживают снисхождения. Именно такой вердикт и огласили присяжные через сорок минут, убедившись, что единогласное оправдание невозможно.
Кстати, чрезмерно объемные и сложные для понимания присяжных вопросы послужили причиной отмены Верховным судом даже обвинительного приговора Саратовского областного суда. Поражает стремление оправдать явное процессуальное нарушение: «Вопрос занимал три страницы. Такие вопросы появляются потому, что органами следствия таким образом предъявляется обвинение. В то же время мне непонятно на чем основан вывод, что вопрос был очень сложным для присяжных. Единственная сложность вопроса состояла в его продолжительности» («Российская газета» от 10.04.2007 «Судьи факта» – интервью с председателем Саратовского облсуда А. И. Галкиным). Ссылка судьи на формулировку обвинения следствием некорректна. Судья вправе возвратить дело для устранения недостатков, препятствующих его рассмотрению. А формулировка вопросов перед присяжными полностью находится в компетенции судьи. Ведь очевидно, что, дочитав третью страницу текста поставленного вопроса, даже профессионал не в состоянии повторить точный смысл текста первой страницы.