Есть стыковка! История первого рукопожатия СССР и США в космосе

Высокий, благожелательный 71-летний джентльмен, Уткин отличался острым умом и умением четко формулировать свои мысли. Его команда, которая включала инженеров из ЦНИИмаш, а также из Института медико-биологических проблем, «Энергии» и Российского космического агентства, была меньше нашей, но обладала большими правами. Институт Уткина играл важную роль в разработке и выполнении российских космических проектов. В переводе на американские реалии это выглядело так, как если бы бывший глава Boeing был назначен руководить Aerospace Corporation и надзирать за выполнением космических программ ВВС США. Уткин и сам по себе являлся серьезной фигурой в российской науке и технике.

Тем не менее начать работу нам оказалось непросто. Российские космические чиновники напрочь не воспринимали идею «внешней и независимой» инспекционной комиссии. Что могло быть для них хуже, чем «группа разбора» с включением представителей их бывшего главного противника – Соединенных Штатов?

Первое заседание комиссии в России вел мой заместитель Джо Энгл при поддержке Джо Куццуполи, Дэвида Мобли и Билла Вантина; я же восстанавливался дома после хирургической операции. Они телеграфировали мне, что наши российские партнеры не хотят сотрудничать. Я попросил Джо и остальных четко определить ситуацию: или обе стороны начинают работать вместе над нерешенными проблемами, или американская команда пакует чемоданы и уезжает. Джо очень умело передал мое послание, и вскоре начал плодотворно работать с людьми Уткина.

Когда я встретился с академиком Уткиным в первый его приезд в США, мы сделались добрыми друзьями, невзирая на различные взгляды на назначение нашей комиссии. Уткин хотел, чтобы моя команда принимала решения, которые в действительности находились в компетенции администратора NASA или Конгресса. Подобные процедуры только предстояло выработать и согласовать. И все же на нас регулярно сваливались вопросы, которые ни NASA, ни Российское космическое агентство не могли легко решить.

Пока наша комиссия боролась с политическими и процедурными вопросами, Норман Тагард и его дублер Бонни Данбар уже были на русском фронте. Тагард одним из первых вызвался на полет на «Мире», когда предполагалось, что он будет всего один. Астронавту пришлось работать напряженно и даже платить из собственного кармана за первые уроки русского языка. Приехав в Россию, он страдал от обычных злоключений любого пионера – неустойчивая поддержка, плохое планирование и просто неудачи. Его жена Кирби поскользнулась на льду и получила травму.

Я и моя команда прибыли в Россию в конце февраля 1995 года, чтобы встретиться с Нормом. Мы с Джоном Энглом имели частный обед с Нормом и Кирби в их апартаментах в Звёздном городке, на котором Норм рассказал обо всех препятствиях и разочарованиях, с которыми столкнулся. К примеру, нужное ему оборудование шло с задержкой. Вернувшись в США, я поднял всех на уши и потребовал, чтобы все – материалы для тренировок, «железо», макеты, процедуры – было готово как минимум за три месяца до крайнего срока. Мы уже проходили историю с поздними поставками ресурсов, готовясь к полетам «Джемини» и «Аполлонов». Конечно, я не хотел ставить под угрозу полеты шаттлов к «Миру».

В этой командировке я посетил Звёздныйгородок в первый раз с 1970-х, если не считать краткого визита в 1985 году, и был поражен его упадком. Дорожки не чистили ото льда, в коридорах было грязно, многие лампы не горели, фасады зданий начинали портиться…

Норм стартовал 14 марта на «Союзе ТМ-21». Через двое суток он и его русские товарищи по экипажу, Владимир Дежуров и Геннадий Стрекалов, состыковались с «Миром» и начали свою вахту продолжительностью свыше трех месяцев. Норм неплохо работал с Дежуровым и Стрекаловым, но все же чувствовал себя в изоляции из-за трудностей с языком и отсутствия аппаратуры и ясной рабочей программы. Весь экипаж вернулся на Землю 7 июля на STS-71, который осуществил первую стыковку шаттла с «Миром».

В сложившихся обстоятельствах Норм выполнил выдающуюся работу. Он не просто совершил полет, но и сумел пережить подготовку к нему. А лично мне было приятно, когда командир STS-71 Роберт Гибсон по прозвищу «Хут» доложил об успешной стыковке «Атлантиса» с «Миром» теми же словами, что и я в 1975 году: «Хьюстон, есть захват».

К осени 1995 года российское участие в МКС упало до минимума, и NASA не понимало, почему. 7 декабря, во время заседания Совета директоров AlliedSignal в штате Нью-Джерси, позвонил Мотт. NASA сделало для меня визу и посылало меня к Коптеву; договоренность о встрече уже была достигнута. Я отправил Линду в Вашингтон коммерческим рейсом и вылетел в аэропорт имени Кеннеди на вертолете фирмы. Там я сел на рейс в Москву.