Есть!

Любовь к походам мама с папой вынесли из собственной молодости – как из неё выносят эстетические воззрения, дурные привычки и полезные навыки. На природе мама вновь превращалась в ту легкомысленную, лихую девицу, ради которой отец отказался от заграничной стажировки и одногруппницы Софьи Колпаковой, влюблённой в него до самой своей последней веснушки. Хорошо, что он так и не узнал, как счастлив был бы с конопатой Колпаковой, каким она была лёгким, весёлым и заботливым существом… Задумавшие тот брак ангелы до сих пор печалятся, глядя сверху вниз на молчаливого мужчину, рубящего дрова в Пенчурке, и на одинокую, вялую пенсионерку Колпакову, смысл жизни которой ужался до размеров любимой собаки. Единственное утешение ангелов – Евгения Ермолаева, которая никогда не родилась бы у Софьи Колпаковой. Вот поэтому ангелы терпеливо отводят глаза от Гениной мамы, которая, смотрите, курит десятую с утра сигарету и стряхивает пепел на белые головы ромашек.

– Красота-то какая! – выдыхает мама. – Благодать!

Папа молча улыбается. Поляна, цветочки, небо с ангелами, – и чего ругались? Жизнь прекрасна! Они переходят через ромашковое поле, скрываются в чёрном лесу и пропадают из виду.

Рустам обещал приехать за друзьями в девять вечера – он был на нужном повороте пятнадцатью минутами раньше: Генины родители не появились ни в девять, ни в десять, ни в пол-одиннадцатого. Ровно в одиннадцать «ботинок» зафырчал и уехал в город: Рустам позвонил ба Ксене из первого же телефона-автомата и осторожно сказал, что ребята, скорее всего, заплутали в лесу, но они опытные походники и, кроме клещей, опасаться нечего. Бабушка, конечно, разволновалась, но Рустам уговорил её не паниковать до утра, сам же поехал опять к N-скому тракту.

Они стояли там грязные, как из забоя, весёлые и какие-то новые, другие. Мама Гени мяла в руках незажжённую сигарету и смотрела на неё так, будто впервые в жизни увидела. Папа мечтательно глядел в звёздное небо. Через поле, под лунным небом, уходил к лесу незнакомый высокий человек.

Рустам так обрадовался, что не стал ни о чём расспрашивать.

В машине пахло землёй и лесом.

– Рустик, мы нашли потрясающее место, – сказала мама, когда уже въехали в город.

Старообрядческая деревня Пенчурка спрятана в чаще леса, автомобилем туда не доехать – учителя, торговцы и врачи, навещающие пенчурцев, едут по просёлку до большой сосны, а потом идут несколько километров пешком. Мама с папой, наплутав в лесу и заново начав ругаться, вышли к большой сосне с другой стороны, и поняли, что совершенно не понимают, как они тут оказались и как выбираться обратно. Спасение пришло в виде молодой женщины с чёрным саквояжиком, бойко шагавшей по тропинке, – в лесу она выглядела так инородно, что мама приняла её за привидение.

Оказалась не привидение, а врач-терапевт. Компании она обрадовалась и, пока шли до деревни, рассказывала о самой Пенчурке и о её обитателях.

– Женщин вы там не увидите, – рассказывала врачиха, с интересом разглядывая тонкий профиль Гениной мамы. («У моей мамы уточнённое лицо», – говорила маленькая Геня.) – Женщины в Пенчурке по улицам не шастают, а дома сидят.

– Старообрядцы, – понимающе сказал отец. – Я сам из этой породы.

– Ты? – поразилась мама. – А почему мне об этом никто не рассказывал?

Терапевт дипломатично кашлянула. Старые, но крепкие, как вековые деревья, дома Пенчурки выросли впереди горе-туристов, и бородатый хозяин, вышедший к воротам в ожидании врачихи, нахмурился при появлении чужаков.

– Туристов они, сами понимаете, не очень любят. Туристы часто безобразничают. Детям плохой пример показывают. В Бога, – шёпотом сказала врачиха, – не веруют.

Генин папа набрал полную грудь воздуха. Воздух здесь был совершенно иной по составу, чем в любой другой деревне. Ребятишки кололи дрова и смотрели на туристов с любопытством – может, ожидали, когда они начнут безобразничать?

Время в Пенчурке было спрессовано и утрамбовано в брикеты – нестись, бежать или даже течь ему не давали возможности. Даже мама почувствовала это свойство пенчуркинского времени – она притихла, раскраснелась и похорошела на глазах.

– У них много домов пустует, – болтала врачиха, уже успевшая переговорить с бородачом и попросить его вывести туристов к просёлку. – Городские здесь не приживаются, но кое-кто пробует. У меня родители отсюда родом и брат до сих пор здесь живет.

Генины мама и папа переглянулись. Разговорить бородача на обратном пути оказалось непросто; лишь когда вдалеке появилась наконец большая сосна, в бороде забрезжила первая улыбка, блестящая, как лунный свет.

В машине Рустама родители впервые за последнее время не разругались, но даже взяли друг друга за руки, как влюблённые дети.

Через год они переехали в Пенчурку, а Геня осталась жить в городе с ба Ксеней. Мама иногда приезжала; Геня же старалась навещать родителей как можно реже – в старообрядческой деревне ей было не по себе ровно настолько же, насколько «по себе» было в ней маме и папе.