Естественная исторія религіи

Правда, опытъ знакомитъ насъ съ идеями, которыя приходятъ въ порядокъ сами собою, безъ какой-либо извѣстной намъ причины; но я увѣренъ, что наше знакомство на опытѣ съ матеріей, которая дѣлаетъ то-же, — гораздо шире; сюда относятся всѣ случаи порожденія и произрастанія, гдѣ точный анализъ причины превосходитъ человѣческое пониманіе. Опытъ знакомитъ насъ также съ отдѣльными системами мысли и матеріи, не заключающими въ себѣ порядка; примѣромъ первыхъ служитъ сумасшествіе, примѣромъ вторыхъ — разложеніе. Почему-же намъ слѣдуетъ думать, что порядокъ болѣе существенъ для мышленія, нежели для матеріи? Если-же онъ въ обоихъ необъяснимъ безъ причины, то что-же мы выигрываемъ при помощи твоей системы, сводящей міръ объектовъ къ сходному съ ними міру идей? Первый шагъ, дѣлаемый нами, заставляетъ насъ идти дальше до безконечности; поэтому, было-бы разумно съ нашей стороны ограничить свои изслѣдованія настоящимъ міромъ, не бросая взгляда за его предѣлы. Никогда мы не достигнемъ никакого удовлетворенія при помощи этихъ умозрѣній, которыя такъ сильно превосходятъ узкіе предѣлы человѣческаго ума.

Тебѣ извѣстно, Клеанѳъ, что когда перипатетиковъ спрашивали о причинѣ любого явленія, то они имѣли обыкновеніе прибѣгать къ способностямъ или скрытымъ качествамъ и говорили, напримѣръ, что хлѣбъ питаетъ при помощи своей питательной силы, а александрійскій листъ дѣйствуетъ какъ очистительное благодаря своей очистительной силѣ; но впослѣдствіи было открыто, что эта уловка — ничто иное, какъ маскированіе незнанія и что философы эти высказываютъ въ дѣйствительности — хотя и менѣе чистосердечно — то-же, что скептики и толпа, искренно сознающіеся, что они не знаютъ причины данныхъ явленій. Точно также, когда спрашиваютъ, какая причина порождаетъ порядокъ въ идеяхъ Верховнаго Существа, то можете-ли вы, антропоморфисты, указать иную причину, кромѣ разумной способности, и того, что такова природа Божества? Но почему подобный-же отвѣтъ, безъ требуемой вами ссылки на нѣкотораго разумнаго творца, не могъ-бы оказаться столь-же удовлетворительнымъ и при объясненіи порядка вселенной, это, пожалуй, трудно будетъ рѣшить. Стоитъ только сказать, что такова природа матеріальныхъ объектовъ и что всѣмъ имъ изначала свойственна способность къ порядку и соразмѣрности. Все это — лишь болѣе ученые и замысловатые способы сознанія въ своемъ невѣжествѣ, и первая изъ этихъ гипотезъ не обладаетъ никакимъ дѣйствительнымъ преимуществомъ передъ другою, — развѣ только, что она больше соотвѣтствуетъ предразсудкамъ толпы.

— Ты изложилъ этотъ аргументъ съ большимъ паѳосомъ, отвѣтилъ Клеанѳъ; повидимому, ты и не подозрѣваешь, какъ легко на него отвѣтить. Даже въ обыденной жизни, Филонъ, когда я указываю причину какого нибудь явленія, развѣ можно счесть за возраженіе, что я не въ состояніи указать причины данной причины и отвѣтить на всѣ новые вопросы, которые могутъ быть возбуждаемы непрестанно? И какіе-же философы могли-бы подчиниться такому суровому правилу? Вѣдь философы признаются, что послѣднія причины совершенно неизвѣстны; вѣдь они знаютъ, что самые утонченные принципы, къ которымъ они сводятъ явленія, остаются для нихъ столь-же необъяснимыми, какими сами эти явленія остаются для толпы. Порядокъ и устройство природы, чудесная согласованность конечныхъ причинъ, явная полезность и планомѣрность каждой части, каждаго органа все это самымъ яснымъ языкомъ говоритъ о разумной причинѣ, или-же о творцѣ. Небеса и земля сходятся въ этомъ единомъ свидѣтельствѣ, весь хоръ природы поетъ единый гимнъ во хвалу своего творца: ты одинъ, или почти что одинъ, нарушаешь эту общую гармонію; ты поднимаешь туманныя сомнѣнія, придирки и возраженія; ты спрашиваешь меня: что является причиной этой причины? Я не знаю; я не забочусь объ этомъ, это меня не касается. Я нашелъ Божество и тутъ я заканчиваю свое розысканіе: пусть идутъ дальше тѣ, кто болѣе мудръ или болѣе предпріимчивъ.