Естественная история

Стремление определить место не ограничено у Плиния земной поверхностью, он упоминает и небесные расстояния, конечно, очень неточно. Например, согласно §83 «от Солнца до Луны в 19 раз дальше, чем от Луны до Земли» — осторожный Плиний не хочет упоминать имя того, кто это «установил»: это не «многие», а Аристарх Самосский (первая пол. III в. до н. э., см. также примеч. 6), создатель первой гелиоцентрической системы, «Коперник древности», еретик по отношению к перипатетической школе и вообще к античной мысли. Приведенное соотношение получено рациональным методом, который сведен на нет ошибками измерения. В самом деле, прямые, соединяющие Луну с Землей и Солнцем, образуют прямой угол, когда мы видим освещенной половину Луны. При этом угол, образованный этими прямыми, соединяющими Землю с Луной и Солнцем, доступен непосредственному измерению (но из-за отсутствия приборов Аристарх определил его неправильно). Дальнейшее вычисление приводимого Плинием соотношения двух космических расстояний производилось Аристархом обычными приемами решения треугольников, но из-за упомянутой ошибки в определении угла результат оказался в 20 раз меньше действительного значения[5337].

К астрономической проблематике Плиний обращается и в связи с мнениями Тимея, хотя остается не вполне ясным, имел ли он в виду пифагорейца начала IV в. до н. э., друга Платона, или же другого, позднейшего Тимея, неопифагорейца I в. до н. э., автора сочинения «О душе космоса и природы». Второй вариант вероятнее хотя бы потому, что от первого Тимея не осталось сочинений, возможно, их и не было. Следуя Тимею (второму?), Плиний в §38 правильно определяет максимальное удаление Венеры от Солнца (в градусах), однако приведенный здесь же, в §38, для Венеры синодический период 348 дней далек от подлинного значения — 584 дней, которое мы находим, например, у Клеомеда и Халкидия и даже в некоторых древнеиндийских источниках[5338]. Мнение, что «все, что порождается на Земле, обязано этим силе этой звезды», т. е. Венеры, возникло задолго до обоих Тимеев: в древней Месопотамии ясное ви́дение ее на небе предвещало богатый урожай, она держала нечто наподобие рога изобилия, в фигуре которого видят намек на наблюдения (еще во II тыс. до н. э.!) ее фаз[5339]. Плиний немало пишет об изменчивости Венеры, делающей ее как бы подобием Луны: она «непостоянна, ибо меняет направление своего хода» (§36), блуждает за пределами Зодиака (§66), меняет скорость хода и «стоянки» и т. д.; но о фазах и серповидности ее у него ничего нет. Эти знания, видимо, были утрачены и отсутствовали до их повторного обретения Галилеем.

С большей достоверностью можно говорить об использовании Плинием трудов Евдокса Книдского, математика и астронома IV в. до н. э. Его взгляды Плиний излагает в §67, присоединяясь, правда, и к его ошибкам. Он принимает, в частности, мнение Евдокса, что Солнце должно отклоняться от эклиптики, раз это показано для Луны и планет. Во всяком случае такой вывод относительно позиции Плиния вытекает из анализа, проведенного отечественным историком античной науки И. Д. Рожанским[5340]. Далее, астрономов вплоть до Кеплера весьма затрудняло объяснение движения Марса. Они интерпретировали его в основном с помощью гомоцентрических сфер Евдокса и его же «гиппопеды» («лошадиных пут» — кривой наподобие восьмерки). Применительно к Юпитеру и Сатурну движение планеты взад и вперед по гиппопеде в сочетании со скольжением всей гиппопеды вдоль эклиптики более или менее отражало видимое годовое движение планет. Для Марса же нечто похожее на реальность получалось (у Евдокса) только при абсолютно неверных значениях синодического года (240 дней) и наклонения (34°)[5341].

С описанием физических явлений у Плиния соседствует отыскивание в них некоего высшего смысла. В §107 Плиний обращается к «собачьим дням» (caniculares) второй половины июля. Как раз в эти дни на небе был Сириус, причастный, видимо, и культу Солнца из-за этой своей связи со зноем и из-за своей наибольшей яркости среди звезд. О поклонении антилопы орикса Солнцу говорит через 150 лет после ЕИ Элиан в трактате «О природе животных» (VII. 8), а еще через три века — Тимофей Газский[5342]. Чихание еще Аристотель в сильно повлиявшей на Плиния «Истории животных» (I, XI, 48) назвал «предвещательным и священным признаком». Чихание, по Плинию, Элиану и Тимофею Газскому — «предвещательный и священный признак» также и по отношению к предстоящему возрождению природы. К приведенным в примечании 57 на с. 427 «Истории животных» Аристотеля (М., 1996) примерам о связи чихания с идеей воскресения (из Библии, «1001 ночи» и африканских мифов) можно добавить финал рассказа Ф. М. Достоевского «Бобок» и «14 красных избушек» Андрея Платонова, а также наблюдение врачей-реаниматологов, «что в момент возвращения к жизни человек часто чихает»[5343].