И все же тот факт, что в обрисованную выше авторскую концепцию лучше и легче всего укладывались достижения только двух искусств – архитектуры и музыки, свидетельствует о ее (концепции) известной ограниченности, и нарочитой упрощенности. Прочерченный критиком путь от «разумности» к «национальной самобытности» при опосредующей роли «общественной пользы» (служения «жизненным потребностям») был явно суженным и приземленным для той же живописи (ввиду чего в последней и обнаружилось такое великое множество «предрассудков», «уклонений», «упадничества» и тому подобных негативных явлений).
Таков тот поучительный, как мне кажется, эпизод из истории русской культуры, который сохранила для нас вышеназванная стасовская публикация в приложении к «Ниве». Эпизод этот наглядно демонстрирует неплодотворность усилий, направленных к тому, чтобы возвести непреодолимый барьер перед всем непривычным, новым в искусстве.
… Драматическая судьба стасовских очерков по истории искусства XIX века, однако, на том не закончилась. Несколькими десятилетиями спустя им суждено было еще раз стать самой настоящей «злобой дня».
Близилась середина XX века. Только что отгремели салюты в честь Победы над германским фашизмом. Но уже над миром встали атомный гриб и зловещий призрак «холодной войны».
Между тем, растущее многообразие советского искусства размывало слишком узкие для него берега, силясь сломать навязывавшиеся ему жесткие идеологические рамки. Когда тогдашнее партийное руководство попыталось направить ширящийся художественный поток исключительно в русло классического реализма и его преемника – реализма социалистического, многие художественно-критические работы Стасова («Искусство XIX века» в том числе) были переизданы и прокомментированы соответствующим образом. Они были использованы не только в защите принципиальных основ реалистического направления в искусстве (вечно живого и неиссякаемого по сути), но и, увы, в борьбе с утверждавшимся тогда неклассическим искусством (различные течения модернизма).
Как видим, стасовские и толстовские времена не были последними годами текущего столетия, когда «тяжелая артиллерия» эстетики реализма (вернее, одного из ее вариантов) была введена в бой для противодействия инновациям в искусстве. Бой с «кривляками» и «обезьянами» в середине века был проигран так же, как и ранее, на рубеже веков. Свидетельством тому стало дезавуирование в 1958 году одного из наиболее одиозных постановлений ЦК ВКП(б) по вопросам искусства – от 10 февраля 1948 года. Признание то было или полупризнание, об этом еще можно спорить, но само поражение было несомненным. То в искусстве, что движимо в своей глубине настоятельными зовами развивающегося человеческого духа (а зовы эти надо уметь своевременно расслышать), так или иначе пробьет себе дорогу.
Знакомство с содержанием очерков П. И. Вейнберга и В. В. Стасова поможет, надеюсь, лучше понять, почему так драматично складывалась история искусства XX века, пронизанная острейшим противоборством классического (реализм в первую очередь) и неклассического (авангард, модернизм, постмодернизм) типов творчества. Нынешнее их состояние может быть охарактеризовано как сосуществование, но отношения между ними далеко не мирные, они полны нового драматизма. Теперь уже реализму и другим классическим типам творчества приходится в борьбе отстаивать свое право на существование. Нередки и запоздалые, безуспешные, но яростные попытки крайних традиционалистов от искусства взять реванш за прежние поражения. В свете этих баталий сегодняшнего и, наверное, завтрашнего дня тоже, два рассмотренных выше эстетических прогноза на XX столетие могут оказаться и небезынтересными, и в чем-то поучительными.
Трагические прозрения Леонида Андреева
(Предисловие к неосуществленному изданию)[243]