Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Есть мыслители, стремившиеся (например, В. С. Соловьев) или стремящиеся ныне «вписать» художественное сознание конкретного автора в окоем его религиозных воззрений. Но полное взаимное соответствие (изоморфность) указанных сфер остается для нас проблематичным. Даже применительно к такой (образцовой для Соловьева) творческой индивидуальности, как Ф. М. Достоевский. Еще больше неполных соответствий, расхождений между религиозным и художественным сознанием можно обнаружить в творчестве М. Ю. Лермонтова. Христианско-православная основа его творчества несомненна, но в случаях, когда того требовало внутреннее развитие его замыслов – интенций, он смело выходил в сферу языческой образности; даже, случалось, в строй мышления иноверцев.

Как нам представляется, художественное сознание достаточно самостоятельно и коррелирует с религиозным сознанием более сложным образом, чем при однозначном соответствии. Во всяком случае, творчески-образное сознание крупного художника далеко не всегда вмещается целиком, без остатка, в строго очерченные границы одной конкретной религиозной конфессии. И если мы правы, то наше отношение к новоязычеству художественно-образному (эстетическому) должно быть иным, нежели к новоязычеству собственно религиозному, должно быть более культурно-чутким, диалектичным, гибким. Не прямолинейным – во всяком случае.

В последние годы в нашей культурфилософской и эстетической литературе усилилось понимание того, что развитие культуры имеет не простой, линейный характер, а включает в себя элементы цикличности, возврата к этапам, уже пройденным, но не исчерпанным ранее в своем потенциале до конца. Обычно толчком к такому возврату служит чрезмерная усложненность и каноничность культурных форм, их значительный отрыв от природных основ общественного процесса. Симптомом подобных моментов развития выступает характерное ощущение «усталости от культуры».

В таком контексте художественное новоязычество является закономерным феноменом, повторяющимся раз за разом. При этом оппозиция «христианство – язычество» максимально сближается со смежной оппозицией «цивилизация (цивилизованность) – варварство» и другими антитезами того же смыслового круга. Показательной иллюстрацией к сказанному могут послужить замечания В. В. Бибихина, высказанные им при освещении эстетических взглядов Вяч. Иванова. «Вяч. Иванов выступил в России, – пишет В. В. Бибихин, – как деятель «варварского Ренессанса», который он понимал как возрождение окраин Европы, еще не знавших высшего расцвета и в отличие от греко-романского Юга впервые шедших путем «всенародного высвобождения невоплощенных энергий новой жизни» («О веселом ремесле и умном веселии», VII). «Варварское возрождение», возвещенное романтиками (Новалис), развернутое Вагнером, Ницше, Ибсеном, уже прокатилось по всему Западу; настал черед России»[684].

Является ли творческое обращение к каким-то традициям, реалиям, образам языческого этапа истории, своеобразное «оживление» их, изменой христианству, высшим ценностям христианского этапа мировой культуры? Думается, не всегда это измена. Сама христианская культура проявляет постоянный интерес к язычеству как к своей предыстории. Исторически христианство преодолело язычество, однако оно вырастало как раз из него, многое в преображенном виде включило в себя. Помня об этом, культурное сознание стремится воссоздать полноту исторического процесса, исторической картины. Одно из свидетельств тому – работы Ф. Ф. Зелинского начала XX века[685]. «Язычество не отрицательная величина, – утверждал Д. С. Лихачев. – Оно представляет собой определенную культурную ценность, которая с принятием христианства не обесценивается, а поднимается на высоту иного миропонимания»[686].

– Не является ли «обращение к языческим корням» простой реанимацией давно отжившего, чем-то далеким от нужд современной культуры? – Такое мнение возможно, но против него хотелось бы высказать следующие два возражения. Во-первых, специалисты по проблемам культуры отмечают, что «этнический ренессанс» – своего рода балансир, противовес процессам универсализации и глобализации – является мировой тенденцией современной эпохи. Стремление народов и других аналогичных общностей к самоопределению, самосознанию, самоидентификации представляет собой ту сверхзадачу, которая включает в себя интерес к «древностям» и придает ему в принципе оправданный человеческий смысл. Во-вторых, даже те культурологи, которые, как, например, В. В. Бибихин, считают «искания в стиле ретро» наднациональной (региональной или глобальной) проблемой, одновременно подчеркивают, что любой «возврат» – не самоцель, что он – необходимая составляющая нового синтеза. Старое возрождается в новом, ради нового, внутри нового – ив этом еще одно его оправдание[687].