То есть, именно «сила отрицания» в мысли Достоевского делает возможной в его произведениях связь между радикальным сомнением и верой, между атеизмом и христианством между бессмысленностью и смыслом. Таким образом, нигилизм является центральной проблемой у Достоевского, потому что именно абсолютная бессмысленность, бессмысленное страдание заставляют ощутить нас потребность в смысле. Отсюда – совпадение смысла и бессмысленности, устраняющее всякое метафизическое притязание на объяснение бессмысленности, поскольку такое притязание, далёкое от постижения и спасения бессмысленности, только сделало бы его ещё более непостижимым.
Произведения Достоевского показывают, что можно выбраться из бессмысленности только прожив её до конца, проживая её и не созерцая её. В этом и есть значение того, чтобы возлюбить и грех, и значение того «рая» на земле, о котором говорил старец Зосима. Утверждение Ивана и Зосимы, что нужно полюбить жизнь прежде смысла жизни, содержит в себе осознание того, что совсем не с точки зрения смысла – Бога – мы сталкиваемся с проблемой бессмысленности: только находясь внутри зла и бессмысленности, мы можем ощутить потребность смысла. «Сила отрицания» Достоевского состоит именно в этом отказе видеть неискуплённость мира в свете его искупаемости.
Но если страдание может быть только выстрадано, тогда то, чего оно требует – это быть не искуплённым, но, скорее, сохранённым в памяти18
. По сути, память – это противоположность искуплению, поскольку если искупление притязает освободить нас от боли, то запоминание, в свою очередь, означает сохранение боли в себе и поддерживание её такой, как она есть. Отсюда и призыв со стороны Алёши к памяти на могиле Илюшечки. Бердяев также подчёркивает эту связь между нигилизмом и христианством: именно в радикализации нигилизма Достоевский обнаруживает путь, который ведёт к Христу как к тому, кто берёт на себя страдания и грехи мира19. То есть, «сила отрицания» Достоевского состоит именно во внесении бессмысленности внутрь самого Бога, в Христа, страдающего и умирающего; так, радикализированная бессмысленность сама по себе изнутри совершает полный переворот.Дело в том, что Достоевский верит не в истину как отражение, но, скорее, в истину, воплощённую во Христе, в истину, которая не выставляет себя напоказ, но проявляет себя. Из этого следует его утверждение: «если бы кто мне доказал что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы остаться со Христом, нежели с истиной»20
. Уверенность – это вера, и не предполагает никогда ничего показного; поэтому уверенность, как и вера, и не выглядит никогда представительно. И если акт веры является актом свободы, то именно этой религии свободы остаётся верным Достоевский.6. Напоминание о конечном
Существует проблема свободы, представляющая центральный момент
Великий Инквизитор отвергает, считая неосуществимым, устройство земных судеб человека на основе учений Христа, и, как следствие, заявляет о необходимости их построения на основе других принципов. По его словам «Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее» (FK, 340). Он подразумевал, что у большинства людей недостаёт сил выносить бремя свободы, явленной Христом, так как путь свободы – это тяжёлый путь, требующий героизма.
Так, Великий Инквизитор восстаёт против Бога и хочет возвести мировой порядок – лучший, чем тот, что создан самим Богом. В самом деле, если Бог создал мир, полный страдания, возложив на человека невыносимое бремя свободы и ответственности, то он со своей стороны, хочет установить в мире порядок, в котором не было бы ни страданий, ни ответственности, ни даже свободы. Суть в том, что Великий Инквизитор обладает секретом: он не верит в Бога, не верит в смысл в мире. Если в мире нет смысла, если нет Бога и нет бессмертия – остаётся лишь установление в человечестве порядка согласно идеям Шигалёва и Великого Инквизитора. Таким образом, бунт против Бога не может неизбежно не привести к концу свободы и к неограниченному деспотизму.