Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Говоря по правде, спецеедстеом диктатура пролетариата насыщалась не два последних года, а все 14 лет своего господства в стране! Но такая правда была бы не пролетарской, не диалектической, такая правда была бы еще одной вылазкой классового врага. Генсек решил по-пролетарски. В июне 1931 года он дал отмашку. Спецеедам было приказано умерить аппетиты, прикусить языки. Тучи враждебные над головой Вавилова разрядились, сквозь них даже пробился луч света. Увы, отмашка была дана не всерьез и не надолго.

Уже в следующем году увидела свет брошюра Г.В.Григорьева «К вопросу о центрах происхождения культурных растений (разбор теории ак. Вавилова)»[527].

По хлесткости стиля, передержкам и безграмотности она не уступала писаниям Коля и Шлыкова. А по масштабу политических обвинений – превосходила.

При работе над моей первой книгой о Вавилове я пытался установить личность автора этой брошюры, но никаких данных о нем не нашел. Ф.Х.Бахтеев, Н.Р.Иванов, В.С.Лехнович, другие вавиловцы о нем ничего не знали. Я предположил, что это, возможно, чей-то псевдоним.

Оказалось – ничего подобного!

В книге видного археолога и историка археологии АЛ.Формозова приведены подробные сведения о Георгии Васильевиче Григорьеве (1898–1941). С 1934 года он вел раскопки в Средней Азии, опубликовал ряд научных работ и 8 сентября 1941 года, «как раз в тот день, когда началась блокада Ленинграда», защитил кандидатскую диссертацию. Он был болен туберкулезом, из-за этого его не призвали в армию, но, как других блокадников, посылали на строительство укреплений. Однажды, перекуривая вместе с двумя приятелями и, видимо, изнемогая от слабости и усталости, он задумчиво сказал:

– Всё это бессмысленно, скоро мы все умрем с голоду.

Один из приятелей настучал. Григорьев исчез. Второго приятеля вызвали на допрос, о чем он много лет спустя рассказал Формозову. Тому удалось получить доступ к следственному делу Григорьева.

Оказалось, что он был арестован 7 ноября 1941 года – в 24-ю годовщину Великого Октября. «Ему инкриминировали пораженческую и антисоветскую пропаганду (статья 58–10)».

В деле Григорьева оказались протоколы двух допросов – от 10 ноября, от 21–22 ноября (ночного). На первом допросе арестант отвергал все обвинения, на втором – всё признал. Вызывали ли его на допросы в промежутке между этими датами, как обрабатывали, в документах не отражено.

Зато есть две записки арестанта начальнику тюрьмы – от 20 и 24 декабря. В обеих – просьба разрешить получать продуктовые передачи от жены, чтобы не умереть с голоду. Ответа нет. «27 декабря тюремный врач констатировал “паралич [сердца] на почве истощения”»[528].

Осудить Григорьева не успели, потому он не подлежал реабилитации.

Он просто исчез – из жизни и из истории…

По свидетельству Формозова, к делу Григорьева была приобщена его брошюра, «разоблачавшая» Вавилова.

«Если бы он остался жив, то, вероятно, занял [бы] одно из центральных мест среди исследователей среднеазиатских древностей», полагал Формозов, ибо «Г.В.Григорьев вовсе не случайный человек в науке, тем более не бандит с большой дороги, как он выглядит у С.Е.Резника».

Такой неожиданный поворот сюжета меня озадачил. Во-первых, потому, что, ничего не зная о личности Григорьева, я не называл и не изображал его «бандитом с большой дороги». А во-вторых, потому, что с моей оценкой его брошюры Формозов согласен: «Общее впечатление от критики Г.В.Григорьева в наши дни отталкивающее, самое мрачное».

Могу добавить, что в те дни эта критика выглядела зловещей. Еще один политический донос на Вавилова – не тайный, как девять лет спустя на самого Григорьева, а публичный.

Брошюра 1932 года не имела никакого отношения к «преступлению» 1941 года, в котором обвиняли автора. Ее могли приобщить к делу по просьбе самого обвиняемого, надеявшегося на снисхождение: тюремщики должны учесть его заслуги в разоблачении врага народа.

В конце очерка Формозов высказал предположение, что в 1932 году начинающий археолог действовал не по своей инициативе, а по наущению более могущественных сил. «В таком случае С.Е.Резник не совсем ошибся: Г.В.Григорьев, конечно, не псевдоним, но лишь подставное лицо, пешка в большой игре»[529]. В чем же тогда несогласие с С.Е.Резником? Мне недоступны извивы такой диалектики.

«Задача решается просто, – писал Григорьев о теории центров происхождения культурных растений. – С математической точностью можно указать пункт, откуда произошел тот или иной вид, вплоть до отдельного кишлака. А где этих видов большинство, там и центр происхождения земледельческой культуры. А где же исторический процесс? Где человек в его долгой исторической жизни? Где создание человеком “искусственной среды”, одной из сторон которой являются культурные растения?»

Всего этого в теории Вавилова Григорьев не видел. Но видел то, чего в ней не было, то есть надевал на теорию центров «дурацкий колпак», как впоследствии выразился Н.П.Дубинин по сходному поводу.