Этаж-42

— Позор! — Гурский прошелся по кабинету, на его усталое лицо легла печаль. — Люди же не поймут. Скажут: кто нами руководил? Начнут косточки перемывать, да еще выражать сочувствие, а я не хочу жалости. — Он протянул через стол руку, почти умоляюще сжал локоть Найды. — Вспомни наше прошлое, Алеша! Помнишь, когда тебя в техникуме за фронтовые дела, за плен, кое-кто шпынял?.. Сволочь всякая!..

— Ты первый меня защитил. Спасибо.

— Нет, благодарности мне не нужно, — почти сквозь слезы промолвил Гурский. — Просто пойми: как человек человека. Я слыхал: на парткоме хотите меня выслушать. А там круто обходятся. За Невирко заступаетесь после его хулиганства. Куда уж дальше?

Найда встал, помолчал в нерешительности.

— Запутанный клубочек завязался, — проговорил наконец, и глаза его немного потеплели. — Но распутывать все равно придется, Максим, и ты нам поможешь.

* * *

Сегодня в комбинатском Дворце культуры вечер. В фойе танцы, в концертном зале выступает самодеятельный хор работниц, по коридорам ходят нарядно одетые девушки и парни. И музыка, музыка…

Петр Невирко прислонился к колонне. Лицо замкнутое и задумчивое. Может, и не стоило приходить сюда, сидел бы в общежитии, в своей тихой комнате, над чертежами, готовился бы к зачету. Да и проект-фантазию давно пора подкрепить точными, математически обоснованными формулами. Крайзман, конечно, умная голова, но в его идее много дерзкого, почти фантастического. Надо еще показать реальность такого проекта. Научный руководитель Петра — старенький профессор — сам когда-то мечтал разработать схему заоблачного гиганта из панельных конструкций. Немало видел разных архитектурных чудес, которые появились нынче на планете. Рассказывал, как однажды в США их водили по верхним этажам небоскреба, и молодой гид-инженер откровенно признался им, что его пугают такие железобетонные громады, пора, мол, вернуться к строениям низким и надежным. «Для тех, кто не верит в будущее, высотные здания всегда представлялись потенциальной катастрофой, — говорил профессор, руководитель Петра. — Мы же иного мнения, и страха у нас нет. Нужно, чтобы высотное строительство стало явлением обыкновенным, будничным, повсеместным. С каждым годом плотность населения на планете увеличивается, растет сеть промышленных линий и объектов. Человек должен подняться над шумом дня, его всегда будут манить солнечный свет, прозрачность небесной лазури, надежный покой. Возводите высотные здания, мой юный друг. Мечтайте о сказочных заоблачных дворцах. За ними будущее».

Музыка в фойе умолкла, и стало слышно, как в зале мужской голос выводит песню о девушке, о дубе, о кринице, в которой плавает золотое ведерце… От песни у Петра защемило сердце. Какая волшебная сила в этих звуках, в мелодии, которая словно рождается из самого солнца! Нет, он не мог уйти сейчас домой и песню эту не мог оставить. Слышал ее однажды с Майей на концерте, она положила свою руку на его пальцы, и ему передался ее трепет. И он увидел слезинку в ее глазах, и боль, и нежность.

Познакомились они на пляже, где было тесно от загорающих. Кто играл в мяч, кто в домино, а иные уже с аппетитом уписывали домашние яства. Гремели транзисторы, плескалась в воде детвора, на широкой речной глади, среди мириадов солнечных вспышек, перекликались моторные баржи, и гулко раскатывался меж берегами задорный рокот моторок.

У Петра было тихое, элегическое настроение, хотелось уединения и покоя. Как раз сдал последний экзамен и отныне был уже студентом-вечерником четвертого курса. Что ни говорите, важная персона. Хлопцы из бригады намекали на то, что необходимо отметить это событие, мол, такой повод не стоит пропускать. Но он не пошел с ними, поехал на пляж и… попал в самый водоворот, в людскую шумную толчею.

Что ж, ему это не мешало. Забрел подальше и в уютном уголке присел с книжкой на толстое корневище вербы так, что вода плескалась под ним, прохладой обвевая тело. Читать не хотелось. Из-за ветвей вербы солнце осторожно подкрадывалось к нему.

На другой стороне, на крутом берегу, утопая в зелени парков, лежал город, из-за деревьев кое-где проглядывали дома, похожие на дворцы или на сооружения античной древности. Он мысленно дорисовывал контуры города: ему виделись стройные небоскребы, солнечные прозрачные стены из стекла и металла. Казалось, сама природа подготовила здесь место для столь дерзновенного зодчества: с вершин гористого берега открывались бескрайние дали, весь мир был бы виден из окон устремленных ввысь зданий.