Этаж-42

Лишь на улице понял, что это записка от Майи. Видно, писала в больнице. Была нацарапана неразборчиво, каракулями, он сначала даже не поверил тому, что там было, перечитывал еще и еще раз, и наконец смысл записки дошел до него: «Теперь понимаю, почему ты не приехал в наше воскресенье. Отец был прав: нам не быть вместе. Прости за все. И будь счастлив. Майя».

Потом, уже в общежитии, хотел перечитать записку еще раз, но не нашел ее. Видно, потерял по дороге. Виталию сказал, что плохо себя чувствует, простудился, наверно. Упал на постель и с открытыми глазами пролежал всю ночь.

…Петр стоял у колонны, и мысли его упорно возвращались к прошлому. Сколько времени минуло, а он все не может ее забыть. Никакой другой знать не хочет. Встретился с ней как-то. Сдержанно, даже враждебно глянула на него и не подала руки. Объяснений его слушать не пожелала, сказала, что ей некогда: у нее, мол, начинаются лекции. Знал, что уже вышла замуж за Голубовича, живут в его однокомнатной квартире.

Как мечталось и как сложилось!.. Господи, стоило ли столько переживать, если так просто все сошло на нет? Ну, любил, страдал, верил, терзался. И она верила. Все верят, пока не ударит гром. А когда загремит — прячутся в свои гнезда, и каждому — свое.

В толпе Невирко заметил Голубовича. Худой, щеки запавшие, лицо нездорового цвета, в очках, в толстом с высоким воротником свитере. Подошел к Невирко и, не здороваясь, озабоченно спросил:

— Вы Майю не видели?

— Не видел, — глухо ответил Петр, чувствуя, что краснеет.

— Что же мне делать? — оглядываясь вокруг, говорил Голубович. — Меня вызывают на симпозиум в Новосибирск, скоро самолет…

— Может быть, она в танцевальном зале? — сказал Петр.

— Удивительная беспечность! — Голубович достал сигареты, стал нервно закуривать. — Берите, пожалуйста…

— Не курю, — весь внутренне подобрался Невирко, которого эта простая и искренняя доброжелательность соперника доводила чуть ли не до отчаяния.

— А я все никак не могу избавиться от этой дурной привычки.

— Некоторые конфеты употребляют, — совсем уже некстати сказал Петр.

— Конфеты от курения?.. — болезненно искривил рот Голубович. — Когда-то я летел через океан на французской «Каравелле» и увидел в салоне таблички с таким текстом: «В случае аварийной посадки на воду компания гарантирует двадцать пять минут непотопляемости». Дескать, дарим вам двадцать минут, а потом — адью к мадам акулам!..

— Вы много работаете, Игорь Александрович, у вас утомленный вид! — смущенно сказал Невирко.

— А что прикажете делать? Это, наверное, единственное, что осталось… — Он задумался. — Я хотел передать вам свои замечания по вашему проекту. Мне он нравится. Даже в сравнении с конструктивным решением американской фирмы «Спейс фортрис» у вас имеются сильные стороны. Фирма с таким претенциозным названием, как «Космическая крепость», могла бы предложить и нечто более солидное. Вы значительно выигрываете в смысле общединамической прочности. Профессор Добрынин целиком «за». Мне предложили быть вашим научным консультантом. Если вы, конечно, не возражаете.

Невирко крепко потер лоб рукой, его уклончивый, скользящий взгляд был направлен в сторону.

— Игорь Александрович, — проговорил он почти шепотом, — не мучайте меня своим великодушием.

— Личное отбросим.

— Как это?

— А вот так. Может быть, я виноват перед вами, а может, наоборот. Я люблю свою жену, хочу ей верить, и это главное.

— Тогда вы, вероятно, по-настоящему счастливы.

— Смотря как понимать счастье.

— Разве его понимают, Игорь Александрович? Оно есть, или его нет.

— Вам жаловаться грех.

— Грех — когда завидуешь другому, когда в душе творится черт знает что. Вы — народ ученый, у вас все разложено по полочкам. Вы, верно, и сердцу своему умеете приказывать.

— Ну, сердце у меня особенное, — горько усмехнулся Голубович. — Кажется, я его ношу не в груди, а в голове. Не даю ему воли. А вас я понимаю. Как терзаетесь, как беснуетесь от обиды, как проклинаете предательство Майки. Но не было здесь предательства. Просто таков ее характер — нервный, неуравновешенный. И полное отсутствие воли. Отец — вот кто ее властелин. Всей ее судьбы. Упрямый, эгоистичный, честолюбивый и столь же бесцеремонный в выборе средств. Возможно, если бы не его вмешательство, вы с Майей были бы счастливы. Но теперь она, пожалуй, слишком далеко зашла в своем подчинении прихотям отца. — Он взял Петра за локоть. — Не мучайте себя. А я счастлив. Даже моя болезнь, да, да, моя обреченность не лишают меня счастья.

Невирко еще ниже опустил голову.

— Простите, Игорь Александрович.

— Прощаю, друг, — с глубоко затаенной болью произнес Голубович. — Виноватых нет. Есть наше дело. Ваше дело. Пока я в силах, рассчитывайте на мою помощь. Ну, до свиданья! Пойду искать Майку.

Сказал и пропал, растаял в толпе, среди незнакомых лиц, среди шума, а может, и не исчез, а просто его тут не было, как не может быть в реальности такой потрясающей, обезоруживающей душевной открытости.

К Невирко подошел Виталий Корж:

— Не слишком ли много грусти для современного молодого человека? — сказал он.