Этаж-42

Вел машину одетый в мундир эсэсовца Ингольф Готте, он крепко сжимал баранку, послушную и верную ему, словно он и вправду сидел на своем законном месте. Густа устроилась рядом с ним. Если их остановят — покажет аусвайс и назовет своего высокого покровителя. Было решено: скажет об экстренном приказе лагерфюрера Вилли Шустера, который послал ее в управление гестапо Варшавского генерал-губернаторства, дескать, времени у них в обрез, за ночь должны добраться туда с важными документами. Немец Ингольф тоже обронит несколько слов, но осторожно, как подобает скромному водителю, не смеющему преступать границ субординации. Третий, на заднем сиденье, Найда, будет пока молчать… Под плащом он прижимал к груди взведенный автомат, готовый полоснуть огнем и дать очередь, если создастся безвыходное положение и придется отбиваться. Был весь в напряженном ожидании, руки его чуть-чуть дрожали.

Он готов был драться до последнего патрона, сидел как в окопе, назад ни шагу, пусть даже смерть, пусть самые страшные испытания. Ошеломило известие, которое он услышал в дороге от Густы: она никого не предавала, не было и намека на измену, не было колебаний и предательства. Тогда, еще в сорок первом, после неудачи в клинике Шустера, едва не покончила с собой. Но Конрад поддержал ее, старый коммунист-тельмановец приказал и дальше работать у Шустера, идти за ним в лагерь, войти в доверие к гестапо, делать все возможное, чтобы завоевать расположение Шустера. И она осталась, и снова все было как прежде: ночи, дежурства, выпивки, отвратительные приставания и снова ночи, ночи… Конрад ее успокаивал: «Так нужно для партии!» Но он не знал самого страшного, она не решилась признаться брату, что Вилли Шустер, обезумев от любви к ней, однажды ночью овладел ею. Один только раз свершилось дикое и нелепое. Когда она почувствовала близкое материнство, Конрад уже был в Швейцарии, и посоветоваться было не с кем. Родилась девочка. Маленькая, крохотная, болезненная. Назвала ее Ингой. Сперва она возила ее с собой по лагерям, по военным госпиталям и эсэсовским гостиницам (ведь все знали, что была любовницей штурмбанфюрера Шустера!), потом отдала ее в детский приют и, как приказал товарищ Конрада, связной из подпольного центра, согласилась на предложение Шустера устроиться в лагере. В одном, другом, третьем… Ездила за Шустером, подчинялась ему, угождала, обманывала, дурачила своей «преданностью» фюреру. Начала освобождать узников. Получала из центра списки, где указывалось, кого именно, — и она только ждала момента. Шустер томился от любви к ней, от ее холодности, от нежелания стать его законной женой, готов был на любые уступки, потакал всем ее капризам и однажды разрешил… собственноручно расстрелять несколько заключенных. Впервые это произошло в лагере, расположенном под Берлином. Там оказались свои люди, которые подготовили все как следует. Подсунули имена двух отъявленных негодяев из числа капо. Густа сказала Шустеру, что это — «предатели», «красные», «партизаны», что у них нашли оружие и какие-то листовки. Умышленно повезла их за пределы лагеря и в присутствии нескольких офицеров СС и самого Шустера застрелила из пистолета. Потом уже было легче. Вилли был в восторге от ее арийской решительности и предоставил ей полную свободу. Могла отбирать, миловать, казнить… И она отбирала и увозила к оврагу, а «расстрелянные», вырвавшись из лагерной зоны, уходили на свободу. В этот овраг сваливались остатки кремированных трупов, а порою и просто убитые и замученные — охрана лагеря не стремилась установить, как на самом деле проводила Густа Арндт свои экзекуции. Перевод Шустера, а за ним Густы в лагерь, где содержался Найда, все круто изменил. Здесь не было надежного подполья, не на кого быдо опереться. И тут Густа увидела Алексея. Потом она также узнала Ингольфа. В это время пришел приказ о поголовном истреблении всех слабых и подозрительных. И Густа решила рискнуть еще раз. Последний…

Они мчались уже вторую ночь.

Временами сверяли по карте трассу, посвечивая карманным фонариком. Главное было — оторваться от преследования, достигнуть лесных массивов возле старой польской границы.

К счастью, ночных проверок не было, лагерное начальство еще не знало об их побеге, и Вилли Шустер еще не протелефонировал на жандармские посты приказ задерживать всех подозрительных, разыскивать преступников-беглецов. Густу, может, и не сочтут предательницей — ее будут спасать, за ней пошлют жандармов, чтобы вырвать ее из рук бандитов.

День провели в небольшом леске, в овраге, и снова летели сквозь мрак, сквозь зловещую неизвестность. Впереди был большой город с затемненными огнями, и ехать дальше они уже не могли. Скатив машину в заросшую кустарником ложбину, старательно ее замаскировали и вышли на дорогу.

— Мы возле польской границы, — сказала Густа, глянув на подсвеченную карту. — Геноссе Найда, вы дальше пойдете один. А мы вернемся и будем разыскивать своих друзей.

— А может, вместе со мной? — осторожно спросил Найда.