Этаж-42

Несколько дней Найда старался не встречаться со своим звеньевым. Петр работал молча и сосредоточенно. Он почти физически ощущал какую-то холодную стену между ними. Через день явился Гурский, сдержанный, неразговорчивый, величественно-властный. Записал в блокнот жалобы, обещал учесть предложения. Брака стало меньше, и рейсокомплекты начали прибывать по четкому графику. С каждым днем Найда все больше чувствовал отчуждение Петра. И ему невыразимо стало жаль и себя, и Петра, и тающую на глазах дружбу. Ведь ему хотелось сделать как можно лучше, пошел в институт с чистым сердцем, с желанием помочь, а что получилось?.. Видно, Петр на него крепко зол и не простит ему разговора с Майей. Как прежде гордился Найда спаянностью своей бригады, и вот — образовалась трещина, все стали словно чужие.

И более всех отдалился Петр Невирко. Был и в то же время не был. Работал и как-то вроде бы в стороне стоял.

Нет, в работе он был по-прежнему неистовым. Не щадил себя. Казалось даже, работой хотел заглушить в душе что-то тяжелое, какую-то свою обиду. Ни одной минуты не терял даром. И подручным не давал передышки. Когда нужно, сам хватал ведро с пастой и разливал ее под плитами. И торопился, торопился. Все ему было некогда, не хватало времени, жалел, что мало сделал.

Теперь в мыслях у Петра было только одно: выполнить данное ребятам слово. Много наобещал. Обещать — дело легкое. Попробуй выполнить, попробуй добиться. Конечно, есть один выход: обратиться за помощью к главному инженеру Гурскому! Позвонив ему по телефону, он сказал, что у него очень важное дело. Готов был немедля лететь к нему в управление. И вдруг услышал твердый голос: «Прошу ко мне домой! Сегодня же!»

Встретила его Майя. Просто, непринужденно.

— Я к твоему отцу, — будто извиняясь, с порога объяснил Петр.

— Спасибо, хоть так, — сказала Майя. Расстегнула пуговицы на его синтетической куртке, стянула ее с плеч, повесила на вешалку и повела в комнату.

— А где отец? — удивленно огляделся вокруг Петр.

— Временно его заменяю я.

— Ну что ж, подождем, — с хмурым видом произнес Петр и сел на стул возле стола.

Она села напротив на широкую тахту. Смотрела грустно и выжидательно. Вдруг взяла его за руку и перетянула к себе. Зачем строить из себя обиженного мальчишку? Если даже все кончено, они могут остаться друзьями.

— Можно, я закурю? — спросил он.

— Тебе здесь все можно, — ответила Майя. — Отец скоро придет, — и обняла Петра за плечи. — Прошу тебя: не отталкивай меня! Знаю: вечной любви нет. Со временем все угасает. На этот раз первым угас ты. Нашел причину: Голубович, законность… Послал ко мне своего наставника. Но я уверена: мы с тобой неразлучны. Мы все равно будем с тобой вместе. Пусть изредка, раз в месяц, в год… У нас будет свое маленькое счастье. Без упреков, без выяснений. Встреча на улице, в театре, возле моего дома — и так всю жизнь.

Вскоре явился Гурский. Поцеловал дочь, тепло поздоровался с Петром, пригласил в свой кабинет.

— Прости, Майя, у нас служебные дела.

Майя принесла чаю и вышла. Петр чувствовал себя свободно. Гурский вспомнил просмотр телефильма.

— Спасибо тебе, что не выступил тогда, не стал подливать масла в огонь. В горкоме это восприняли как проявление скромности. Я обещаю тебе полную поддержку. Всей твоей бригаде. — Вдруг улыбнулся: — Кажется, я тебе говорил: поедешь в Москву на совещание молодых строителей.

Невирко с досадой отмахнулся. Теперь ему только и ехать. И так забот хоть отбавляй.

— Не расстраивайся, Петр Онуфриевич. Все у тебя в норме. Действуешь ты правильно, история с кинохроникой пошла тебе на пользу, при первой возможности буду рекомендовать тебя на бригадира. Пора выходить на самостоятельную работу.

— Есть дела поважнее, — упрямо сдвинул брови Невирко. — Затем к вам и пришел.

— Рад послушать.

Невирко задумался. Хотелось говорить с полной откровенностью, открыться до глубины души: о том, что ребятам помочь хочет, Алексея Платоновича поддержать. Чтобы не думали, будто Невирко о себе печется, о своей славе. Зачем ему эта слава! Батя на него бочку катит, обиделся старик, вот бы и сделать ему подарочек. Всем сообща навалиться. Да так, чтобы воз потом сам с горы пошел. Но тут же сообразил, что говорить об этом не стоит. Давно не в ладах Алексей Платонович и Максим Каллистратович. Их не примирить. Лучше уж об этом умолчать.

— Я слушаю тебя, — напомнил ему Гурский.

— Я, собственно, по поводу вашего заявления на просмотре.

— А-а!.. — разочарованно протянул Гурский. — Ну, и что же тебе в нем понравилось?

— Вы сказали, что мы покажем, на какие подвиги способен наш комбинат… Вероятно, вы имели в виду что-то реальное?

— Я имел в виду тебя, мой мальчик. — Гурский поднес к губам стакан с горячим чаем, немного отпил. — Я хочу тебе помочь. Вот и будем говорить о тебе. Выкладывай все начистоту.

И сказано это было так доброжелательно, так искренне, что Петр почувствовал себя совершенно уверенно. Конечно, о себе, то есть о своей бригаде, он и хотел говорить в первую очередь.