Этаж-42

Петр был немного обескуражен, чувствовал себя неловко под пытливыми, подбадривающими взглядами старших товарищей. Гурский видел его смущение, и это придавало ему уверенность. «Пожалуй, ты уже пошатнулся, мой молодой друг. Когда ты узнаешь главное, разговор пойдет по-иному. Скоро ты перестанешь хмуриться. Я должен сделать это сегодня же. Должен сделать ради моей дочери, ради моего завтрашнего дня, ради моего комбината, черт подери!» И Гурский с еще большим пылом заговорил о достоинствах Петра Невирко, о том, сколько в нем деловой смекалки, прямоты и чуткости. Подняв стакан с оставшимся на самом донышке вином, Гурский направился к Невирко.

— Разреши, друг, обнять тебя! — произнес он растроганно и положил Петру на плечо свою холеную, в густой россыпи веснушек руку. — Сегодня ты — именинник! Да, да, товарищи! Перед вами действительно именинник! Его монтажное звено закончило укладку шестнадцатого этажа. Ребята работали всю ночь, и вот — победа!

Петр был совершенно подавлен. Если сказать сейчас, что его не было ночью, придется объяснить почему. Если продолжать молчать, он окажется лгуном. Ну и ситуация! Гурский стоял со стаканом в руке, медленно поднес его ко рту. В глазах — понимание и товарищеская фамильярность. «Теперь ты уже немного поддался, Петр Онуфриевич. Тебе приятно! Ты польщен! Скоро ты перестанешь дуться, точно индюк, и тогда мы поговорим с тобой, как настоящие друзья. В принципе ты деловой парень. Вчера легко согласился на мое предложение. Значит, понимаешь, что в жизни нужно быть не только твердокаменным. Ты мне нравишься именно таким: немного упрямым, немного уступчивым, немного честолюбивым. И очень популярным среди работяг».

— За победителей, товарищи! — еще раз вскинул руку со стаканом Гурский, осушил его и, внезапно придав лицу строгое выражение, отошел в сторону.

Когда на тарелках и в кастрюлях почти ничего не осталось, компания разбрелась по лесу.

Полина и Петр забрели, пожалуй, дальше всех и оказались в березовой рощице, озаренной косыми солнечными лучами. Полину было не узнать: кокетливая, игривая, в веселом настроении. Она была точно во хмелю от лесного пьянящего воздуха, от гулкой лесной тишины. Чему она радовалась? Его успеху? Добрым словам Гурского? Или ощущению полной свободы, которую испытывала так редко.

— Куда ты? — попытался остановить ее Петр, и его голос прозвучал печально.

— Здесь я приказываю, Петенька!

— А обратно дорогу найдем?

— Все дороги ведут к товарищу Гурскому.

— Я хотел бы сегодня обойтись без него.

Полина вдруг остановилась, и в ее глазах вспыхнули насмешливые искорки. Внимательно и долго посмотрела на Петра. Он даже на миг опустил глаза.

— Теперь тебе без него не обойтись, товарищ Невирко. Ты победитель! Начальство подняло за тебя тост. — И вдруг нахмурилась. — А победителей, как говорится, не судят.

Шли некоторое время молча. Притихшая Полина смотрела себе под ноги.

— Почему ты приуныла? — спросил Петр.

— Вспоминаю нашу пирушку на верхотуре, — ответила Полина. — Тогда каждая звездочка мне что-то обещала.

— Пусть она обещает тебе и сегодня…

Это прозвучало как намек на то, что все у них впереди, что нужно верить в любовь и не слушать глупых сплетен. А может, это прозвучало и по-иному? Как намек на то, что ему, Петру, известно намерение Полины выйти замуж за моряка с внушительным крабом на фуражке, который так ловко подсаживал ее однажды в автобус.

Полина обернулась к Петру:

— Как-то я была у Алексея Платоновича и познакомилась с его соседом генералом Климовым. Он освобождал Севастополь. А у нас там много знакомых.

— И один из них — капитан третьего ранга, если не ошибаюсь? — поспешил уточнить Невирко, и его губы вздрогнули от едва сдерживаемой улыбки.

— Капитана второго ранга, — поправила его Полина.

— Твоя старая любовь?

— Не старая и не любовь. Просто хороший человек. Близкий друг нашей семьи.

Петр насупился. Тут вроде и не придерешься.

А как шумит лес, пронизанный ласковым солнечным светом, как благоухают травы и цветы. И только сердце Петра сжималось от горечи, от досады на свою нерешительность. Скрутил его Гурский, подмял под себя…

— Стало быть, выходишь замуж, — сказал Петр девушке, надеясь, что она станет отрицать это, заверит, что не думает ни о каком замужестве.

Но Полина ничего не отрицала. Лишь произнесла не совсем уверенно и как бы оправдываясь:

— Какой девушке не хочется иметь в жизни верного друга…

— Значит, ты все-таки выходишь за моряка? — уже со злостью спросил он.

— Это не скоро, Петенька. Чтобы выйти замуж за другого, надо расстаться окончательно с тем, кому принадлежишь всем сердцем… — Глаза ее наполнились слезами, и она быстро вытерла их. — Пойдем, нас ждут.

Он видел, как по ее лицу пробегали солнечные блики, и от этого в заплаканных карих глазах что-то играло и менялось, и губы ее, пытавшиеся улыбнуться, словно ожидали и боялись поцелуя.

— Ты плачешь, Поленька! — сказал он, обняв девушку за плечи и пристально глядя ей в глаза.

— Нет… это так… вспомнилось, — прошептала Полина.

— Вижу, плачешь.

— Пойдем, Петя.