Этаж-42

Утром Петра вызвали на комбинат, где проводилось совещание актива. Он уже был известен как активист, и приглашением его не обходили. Поэтому на собрание бригады он явился, когда первая смена почти закончила работу. Возле бытовки столкнулся с Найдой. Тот разговаривал с прорабом, был чем-то озабочен и даже сердит. Возле дома стоял панелевоз, и с него краном выгружали внутренние стены.

Виталий, увидев Петра, тут же отозвал его в сторону:

— Все в ажуре! — проговорил он с таинственным видом. — Комиссия приняла на «отлично». Но приедут еще из управления и парткома. Будет и Гурский.

— Трибунал чести, так сказать.

— Не лезь в бутылку, — мягко остановил его Виталик. — Все на высшем уровне! Будут говорить о наших достижениях. Может, коснутся и тебя.

Значит, разыгрывался придуманный Гурским спектакль, хитрая интрижка, о которой он предупреждал Петра еще в автобусе. Вот и наступило время решать. Нет, не решать… Выполнять приказ Гурского, принять его предложение и стать бригадиром вместо… «Подлость, подлость!» — обожгло душу Петра. Хоть сто комиссий, хоть сто угроз, Петр не даст обидеть Батю. Ишь, что надумал этот умник. Чужими руками сводит счеты с Алексеем Платоновичем… Он уверен, что Петра можно купить, можно загнать в угол. Но ничего у вас, дорогой Максим Каллистратович, не выйдет. Напрасно стараетесь!

Были, правда, и другие мысли. Они будто и не мыслями были, а каким-то облачком, тенью или дымкой. Представилось, как он, Петр, входит в директорский кабинет, как шепчутся по углам завистники: «Бригадир… Смотрите, новый бригадир…» Майя тоже позвонит: «Поздравить можно?» И Полина пожмет руку… И хлопцы встретят почтительным приветствием… Но он тут же прогнал эти подленькие мысли.

Из бытовки вышел Найда, и Петр, стоявший возле панелевоза, невольно опустил голову. Его будто обожгло горячей струей пара. Найда взял Петра за руку:

— Ничего, не переживай… Я тебе эту ночь прощаю. Но пусть это будет уроком. Всем нам уроком! — И быстро пошел прочь.

В четыре часа, когда закончилась первая смена, рабочие стали собираться в прорабской. Появились и товарищи со второй смены. Одинец предложил избрать президиум. Назвали Непийводу и крановщика Митюхина. Люди были молчаливы, сдержанны, лишь изредка перекидывались словом. Звено Петра Невирко устроилось особняком. Минувшая ночь была у всех в памяти, будет разговор и о ней, нечего мозолить глаза.

В это время на территорию строительства въехала машина Гурского. Из нее вышли главинж и женщина средних лет — секретарь парткома Чернявская, в темно-коричневом костюме и в кружевной белой кофточке. Седоватые волосы ее были уложены в пышную, высокую прическу. Она вошла в прорабскую, чувствуя себя несколько неловко среди рабочих, одетых в спецовки. Одинец подвинул ей стул, чтобы она села к столу, но Чернявская примостилась возле окна, словно желая подчеркнуть, что не собирается вмешиваться в ход событий.

Собрание было посвящено обычным производственным делам бригады. Одинец говорил о выполнении плана, о соблюдении графика, о том, что удалось значительно ускорить темп монтажа. Он записал свое выступление на нескольких листах бумаги, часто называл цифры, производственные термины, говорил быстро, порой сбиваясь. Казалось, он спешит прочитать написанное, свалить с себя тяжкое бремя и передать ведение собрания председательствующему. Все хорошо знали, что проку от таких собраний мало. Отчитывались для галочки. Критиковали для приличия. Хвалили из дружеских чувств.

Настораживало только присутствие начальства. Чернявская слушала выступление с интересом, вникая в детали и что-то записывая. Гурский сидел с непроницаемым видом. Он в светло-сером твидовом костюме и белой рубашке с красным галстуком. Губы крепко сжаты, бесцветны. Петр встретился с ним взглядом и понял, что тот прибыл неспроста. Все время чего-то ждал. Хотел что-то услышать. Возможно, даже приготовил определенный план действий, который собирался осуществить, и сейчас терпеливо и уверенно слушал выступающих, зная, что, сколько бы они ни говорили, сколько бы ни называли правильных или неправильных вещей, уже ничего нельзя изменить. Нельзя скрыть факты некачественной работы, нельзя оправдать пассивность руководства в обеспечении стройки нужными материалами, нельзя видеть вещи в том радужном свете, в каком их видели почти все выступающие. А раз так, то есть все основания поставить вопрос о виновниках такого положения вещей. И прежде всего — о главном виновнике — бригадире.