Этаж-42

Все тоже почему-то обернулись к главному инженеру. Смотрели недружелюбно. Почти враждебно. Начальство, дескать, виновато. От начальства все приказы, все наставления. Саня, устремив взгляд на Гурского, молчал. Никогда раньше он никого не критиковал, никогда не бросал упреков в адрес старших. Был прилежным и аккуратным в работе, ни на кого не таил зла. А вот попробовал выступить, и сразу такое…

— Я, товарищи, не о том… Вы меня простите, товарищи!.. Совсем не о том…

— А о чем же?

— Говори по существу!

— От кого идут эти проблемы?

Саня вдруг замолчал. На его мальчишеском, со светлыми тонкими бровями лице появилось выражение дерзкого упрямства. Он устремил взгляд на Невирко — взгляд жесткий, почти с вызовом. И светлые брови его сошлись на переносице. Вот о ком он хотел говорить. Хотя и трудно, горько, нестерпимо, но он хотел говорить о Петре Невирко. О своем звеньевом, о своем товарище.

— Я думал, ты сам выступишь, Петр… — с трудом начал Саня Маконький. — Нехорошо вышло, не по-товарищески… Уехал, бросил смену, никому ничего не сказал… А без тебя совсем было плохо… На последнем этаже, Петя… Спешили, ночная работа, сам знаешь. Потом пришел к нам Алексей Платонович, тоже всю ночь вкалывал, и Одинец с ним, и крановщик…

— Что ты несешь? — удивленно, почти шепотом проговорил Невирко.

— То и несу! — огрызнулся Саня Маконький. — То и несу, — повторил он с отчаянной решимостью. — Знаешь сам, чего мы там настроили за последние дни. В «тройках» сплошные трещины, по нивелиру не сходится. Гнали, чтобы быстрее закончить… Победители соревнования! Если бы Алексей Платонович не пришел… А-а! — махнул он рукой и опустился на стул.

Петра будто обухом по голове ударили. И в груди заныло-заныло. После него, значит. После него… «Пора на спокойное местечко старику». Это Гурский тогда в автобусе сказал. Конец, мол, твоему Бате… Уйти бы прочь… Чтобы не видеть, не слышать… Если бы сидел возле двери, было бы проще… Если бы ближе к двери…

Наступило долгое молчание. Молчал с усталым и все с тем же отрешенным видом Алексей Платонович, молчал председательствующий Непийвода, молчал главный инженер Гурский, лицо которого стало пепельно-серого цвета. Молчание становилось тягостным. И тогда взял слово Одинец:

— Короче говоря, товарищи, договорились. Нет времени думать о качестве. Думаем только о количестве, как заявил Саня. Спасибо тебе, Санюша. Открыл нам глаза. И за то спасибо, что похвалил Алексея Платоновича. Но только ты, Саня, не прав, что у нас нет времени думать о качественной работе. Мне кажется, кое у кого не хватает другого. Совести! Рабочей совести! Я хочу сказать о Петре Невирко. Мастер высокого класса, умеет вести монтаж, у начальства в почете, за свое звено душой болеет. А вот в трудную минуту не хватило ему выдержки. Сорвался. Своих товарищей оставил. В самый ответственный момент!

Петр сидел как потерянный. Не мог поднять глаз от стола. Во рту пересохло. Совсем недавно он воображал себя спасителем Найды, почти героем, решившимся на открытый вызов Гурскому. Он не только рассчитывал на сочувствие товарищей, на поддержку Алексея Платоновича, Сани Маконького, Виталика и Одинца, но и полагал, что все они единым фронтом выступят против главинжа. Действительно, он в ту ночь уехал. Бросил своих. Исчез, испарился. Но куда уехал? Разве они знают! Если бы представили себе, какая это была «поездка»! Какая это была ночь! Цемент, лопаты, ругань, злоба…

Нужно было все объяснить. Дальше отмалчиваться невозможно. Никто ему не поможет — только он сам. Ведь он в их глазах — трус, капитулянт. Но чтобы оправдаться, нужны факты. Реальные, железные, неопровержимые. Чтобы оправдаться, следует сказать, кто послал его в эту ночную поездку, чье задание он выполнял. Ведь утром был звонок. Потом была машина. Потом…

Петр хотел встать. Сейчас он все объяснит, и его поймут. Здесь присутствует товарищ Гурский, здесь сидит авторитетнейший человек, который оказался вместе с ним околпаченным этим ловкачом Бовой. Одно слово Гурского — и все станет ясно.

Гурский! Максим Каллистратович! Петр, вытянув шею, начал искать глазами Гурского. Нужно сделать ему знак, напомнить о себе, позвать, закричать…

Гурский встал. Корректный, сдержанный, немного усталый. Он, казалось, услышал душевный зов Невирко. Своего молодого друга Петра Невирко. Того самого Невирко, с которым намеревался работать долгие и долгие годы.