Эти бурные чувства

Рома ничего не ответил. Он стоял молча, сжав губы и оглядывая сад. Те, кто уцелел, в ужасе сгрудились возле ближайшей беседки. Отец Джульетты стоял поодаль от остальных, заложив руки за спину и оглядываясь по сторонам.

Никто не мог ничего сделать – оставалось только смотреть, как умирают те, кто еще не испустил дух.

– Одна встреча.

Рома посмотрел на нее.

– Что?

– Одна встреча, – повторила Джульетта и вытерла кровь с лица. – Это единственное, что я могу тебе обещать.

Глава шестнадцать

Вооружаясь, Джульетта испытывала покой, было что-то приятное в прикосновении гладкого холодного металла пистолета к ее обнаженной коже. Один пистолет на поясе, один на бедре.

Вряд ли остальные согласились бы с ней. Но, если бы она оглядывалась на других, она перестала бы быть самой собой.

– Хотя бы выслушайте их, – сказала она своим родителям, чувствуя, как у нее болят глаза, ведь была уже глубокая ночь. – От этого же не будет вреда…

Их родственники, сидящие на диванах, тут же возмущенно загалдели – как те, кто принадлежал к внутреннему кругу Алых, так и те, кто понятия не имел об их делах. Вместо того чтобы пойти спать, они все прислушивались к предложению, с которым Джульетта обращалась только к своим родителям. И возмущались тем, что Джульетте вообще пришло в голову предложить устроить встречу с кем-то из Белых цветов.

– Заткнитесь! – крикнула она. – Заткнитесь, заткнитесь все!

Они все – кроме ее родителей – замерли, широко раскрыв глаза. Джульетта задыхалась, на ее лице все еще оставалась кровь господина Ли. Вид у нее был как у какого-то существа из ночного кошмара.

Вот и хорошо, – подумала она. – Пусть они считают меня бесчувственной. Это лучше, чем если они будут считать меня слабой.

– Подумайте, – сказала она, наконец отдышавшись. Ее вспышка заставила ее родню замолчать. – Представьте себе, что о нас должны думать иностранцы. О чем они сейчас говорят. Мы только подтверждаем их мнение о том, что мы дикари, что болезни в нашей стране косят людей напропалую.

– Возможно, это и хорошо, – бросил Тайлер, сидящий у подножия лестницы, непринужденно откинувшись назад и опираясь локтями о ступеньку. – Почему бы просто не предоставить этому помешательству идти своим чередом? И пусть бы оно убило столько иностранцев, чтобы они собрали манатки и сбежали?

– Потому что не все так просто, – прошипела Джульетта. – Знаешь, что случится на самом деле? Они наслушаются своих священников и решат взять на себя роль спасителей. По нашим улицам поедут их танки, они установят во всем Шанхае свою власть, и не успеешь ты оглянуться, как они… – Джульетта замолчала, затем перешла с китайского на английский, стараясь говорить с британским акцентом: – Слава богу, что мы вовремя колонизировали этих китайцев. Иначе они бы нашли какой-то другой способ уничтожить себя.

Молчание. Многие из ее родственников не поняли ее, когда она перешла на английский. Неважно. Главное, что ее поняли те, кому предназначались ее слова – ее родители.

– Дело обстоит следующим образом, – продолжила она, снова заговорив с привычным для нее американским акцентом. – Если наши люди не перестанут умирать, то мы утратим контроль над ситуацией. Рабочие на хлопкопрядильных фабриках и на производстве опиума начнут ворчать, в городе воцарится хаос, и тогда всю власть в городе захватят иностранцы, если их не опередят коммунисты. Во всяком случае, с Белыми цветами мы можем играть на равных. Мы контролируем половину города, а это лучше, чем ничего.

– Называй вещи своими именами, – сказала госпожа Цай. Она тоже перешла на английский, хотя и с китайским акцентом. – Ты имеешь в виду, что сотрудничество с Белыми цветами более приемлемо, чем перспектива того, что власть над нами захватят иностранцы.

– Почему они не могут просто говорить на běndì huà? – с горечью пожаловалась одна из немолодых дальних родственниц, ничего не понимая.

– Я говорю только об одной встрече, – ответила Джульетта, не обращая внимания на брюзжание своей родни. – Только о том времени, которое потребуется для того, чтобы положить конец этому помешательству раз и навсегда. Чтобы белые мужчины-иностранцы не прибрали к рукам эту чертову страну.

Сама она была твердо уверена в своей правоте, однако ее изумлению не было предела, когда ее родители согласились. И теперь, взглянув на себя в зеркало своего туалетного столика, она разгладила платье и, поправив выбившуюся из прически прядь, прижала ее к остальным волосам, склеенным помадой.

Ее руки тряслись.