Эти бурные чувства

Джульетта едва не рассмеялась ему в лицо. Да, ее ужасало растущее число жертв, и она боялась, как бы эпидемия не коснулась ее родных, тех, кого она хорошо знала и кто был близок ее сердцу. Но этого пока не случилось и не случится, если она сумеет действовать достаточно быстро – одна. Хотя совместная работа обеих банд была бы куда эффективнее, ей совсем не хотелось принимать предложение Ромы, и, похоже, он настроен так же.

Одно дело – его слова, и совсем другое – выражение его лица. Было видно, что перспектива работать вместе не по душе и ему самому. Даже если бы это на какое-то время приостановило вражду, чтобы позволить им разобраться, почему члены их банд умирают один за другим, этого было недостаточно. Недостаточно для того, чтобы погасить ненависть и ярость, которые Джульетта взращивала в своем сердце четыре года.

И вообще, с какой стати господин Монтеков вдруг решил предложить им заключить союз? Он, самый гнусный и ненавистный из всех Белых цветов? Скорее всего это лишь уловка. Если Алая банда согласится, это покажет ему, что они пребывают в таком отчаянии, что уже готовы на все. На самом деле Белые цветы вовсе не хотят работать вместе, они просто желают выяснить, насколько сильно пострадала Алая банда, чтобы нанести еще более свирепый удар.

– Никогда, – прошипела Джульетта. – Возвращайся домой и скажи своему отцу убираться к черту.

Она хотела повернуться к нему спиной, но тут квартет заиграл вальс, и Рома схватил ее за руку и положил ее к себе на плечо, одновременно обхватив ее талию. И прежде чем она успела вырваться, его грудь оказалась в непосредственной близости от ее груди, и они начали кружиться в вальсе.

Как ей бороться с собой? На мгновение она позволила себе поверить, что им опять пятнадцать лет и они кружатся на той крыше, где любили прятаться, двигаясь в такт джазовой музыке, доносящейся снизу. Воспоминания жестоки – достаточно им почуять аромат крови, и они оживают.

Она ненавидела себя за ту непроизвольную тягу, которая влекла ее тело к нему, и оно не противилось этому влечению. Когда-то их было не остановить, когда-то они не ведали страха, играя в карты в задних комнатах шумных клубов или тайком проникая в частные парки с бутылкой спиртного, которое Джульетта стащила у своего отца, и при этом хихикая, как идиоты. Это было ей так знакомо: ощущение рук Ромы на ее талии, в ее ладони, таких изящных, таких красивых, – но она знала, знала как никто другой, что во все линии его ладоней въелась кровь.

– Это неправильно, – сказала она.

– Ты не оставила мне выбора, – ответил он. Его голос звучал напряженно. – Мне необходимо твое сотрудничество.

Темп музыки стал быстрее, и, когда Рома закружил ее и ее юбки зашелестели в такт мелодии вальса, она решила, что будет сопротивляться. Она больше не позволит ему верховодить, не позволит вести в танце. Несмотря на фигуры вальса, заставляющие ее подчиняться ему, теперь она будет диктовать, куда им ступать.

– Тогда почему бы тебе не потанцевать с моим отцом? – спросила она, глотнув воздуха. – Ведь в нашей банде все решает он.

Рома пытался сопротивляться. Его пальцы с силой сжимали ее руку, давили на ее талию. Если бы не это, если бы она судила только по его голосу, она бы не поняла, насколько он напряжен. Его голос звучал буднично, непринужденно.

– Боюсь, твой отец выстрелил бы мне в лицо.

– А ты не боишься, что я сделаю то же самое? Похоже, слухи обо мне еще не достигли твоих ушей.

– Джульетта, – сказал он, – у тебя есть влияние.

Музыка вдруг резко оборвалась.

И они застыли тоже, глаза в глаза, сердце к сердцу. Вокруг них люди беззаботно смеялись, менялись партнерами прежде, чем музыка заиграет опять, но Рома и Джульетта просто стояли, тяжело дыша, как будто только что они не танцевали вальс, а вели рукопашный бой.

Отойди от него, – приказала себе Джульетта.

Это вызывало почти физическую боль. Годы превратили их в чудовищ с человеческими лицами, сделали их не похожими на самих себя на старых фото. Но как бы она ни тщилась забыть, ей казалось, что этих четырех лет не было, не было вообще. Она смотрела на него и ясно вспоминала, как в ее животе разверзлась ужасная пустота, когда прогремел тот взрыв, чувствовала, как сжимается от подступающих слез ее горло, как она прижимается к стене своего дома, зажав рот рукой в шелковой перчатке, чтобы сдержать крик.

– Ты должна рассмотреть мое предложение, – проговорил он нарочито тихо, словно боясь, что, заговори он громко, это могло бы что-то разрушить. – Я даю тебе слово, что это не ловушка. Речь идет о том, чтобы не дать хаосу охватить наш город целиком.

Когда-то давным-давно в подсобке библиотеки, когда за окнами бушевала гроза, Джульетта спросила Рому:

– Ты когда-нибудь думал о том, какой была бы твоя жизнь, если бы ты носил другую фамилию?

– Постоянно. А ты разве нет?

Джульетту посещали такие мысли.

– Только иногда. И тогда мне приходит в голову, что в таком случае я была бы многого лишена. Кем бы я стала, если бы не носила фамилию Цай?

Рома приподнялся на локте.

– Ты могла бы носить фамилию Монтекова.

– Не мели чепухи.