Но, как отмечалось выше, за ничего получишь ничего. В реальности система тендеров для привлечения к проектам частных строителей и девелоперов оказалась несостоятельной. Правительство подписывало соглашения, исполнение которых в дальнейшем почти не могло контролировать. Более того, по условиям этих контрактов оно обязалось возмещать компаниям затраты с совершенно грабительскими процентами на протяжении 25–30 лет. Разумеется, частные строительные фирмы ведут себя в соответствии со своей природой и стремятся максимизировать прибыль (одна из них предложила контракт на сооружение будок для армейских собак, где суточное пребывание одного пса обошлось бы дороже, чем в лондонском «Хилтоне» на Парк-лейн). Или же, как в случае с
Но что, если речь идет не о владении, а об управлении предприятием? С давних пор бытует мнение, что с этим частный сектор справляется намного лучше государственного. Ведь бизнес фокусируется на прибыли, а значит, должен действовать эффективно и экономно – в отличие от госпредприятия с его раздутым штатом и некомпетентными управленцами.
Однако опыт показывает, что эффективный и неэффективный менеджмент бывает везде. Не тип собственности определяет качество управления предприятием, а цели, которые оно перед собой ставит, квалификация сотрудников и методы управления. Частный банк, сосредоточенный лишь на получении прибыли, будет привлекать таких руководителей, которые для достижения этой цели не побрезгуют сомнительными практиками. Государственный автопроизводитель, сосредоточенный на собственном выживании, будет нанимать управленцев, способных найти компромисс с инвесторами.
Когда цели неясны или не совсем чисты, как часто бывает в социальном секторе, это мешает управлению организацией. Наглядный пример – новейшая история Королевской почты. Находясь в государственном управлении, она столкнулась с чудовищной мешаниной противоречивых бизнес-целей. Ей приходилось предлагать клиентам повсеместную доставку бумажных писем, хотя объем этих писем все больше сокращался и они приносили все меньше прибыли. При этом центральные власти не позволяли почтовой службе применить очевидный механизм финансирования: повысить расценки на срочную и приоритетную доставку писем. Королевскую почту также вынудили впустить конкурентов в выгодный бизнес по доставке посылок, что лишило ее возможности использовать доходы от него для субсидирования другой деятельности. Но как только правительство решило продать предприятие, правила кардинально изменились. Цена почтовой марки первого класса тут же взлетела с 46 до 60, а затем и до 65 пенсов. Вскоре после приватизации Королевская почта резко сократила издержки, чего прежде не допускалось. Мы не будем судить, правильным ли было решение приватизировать Королевскую почту (можно привести аргументы и за, и против, хотя из-за низкой стоимости акций, установленной правительством, налогоплательщики потеряли от 180 млн фунтов – если верить официальным данным – до 1 млрд – если верить расследованию парламентской комиссии). Главная проблема заключалась в том, что, когда Королевская почта принадлежала государству, перед ней ставили противоречивые цели.
В этом, на мой взгляд, и кроется суть проблем, часто ассоциируемых с публичным сектором. Если есть четкое представление о том, что нужно делать, и организации дают спокойно этим заниматься, результат обычно бывает положительным. Так, после краха