Этикет темной комнаты

У меня на верхней губе выступают капли пота, а голова пульсирует так, будто кожу на ней натянули слишком уж туго, и я слышу слово НЕТ, только потом соображаю, что сам произнес его вслух, и кричу:

– Нет! Просто оставьте его в покое!

Коридор, заполненный ребятами, замирает.

Бриа стреляет взглядом в пялящихся на меня школьников, а Марисса хрипло говорит:

– Господи Иисусе, Сайе. Мы же просто хотим помочь.

Девушки взирают на меня настороженно, словно считают неуправляемым человеком.

И я начинаю плакать.

У потрясенных девушек отвисают челюсти.

Часть меня наблюдает за этой сценой и стыдится странного парнишки, рыдающего посреди школьного коридора.

– Сайе, – шипит Бриа. – Мне стыдно за тебя.

Семьдесят два

В окна моей комнаты стучит дождь. Это успокаивает меня.

Поэтому Пенни так любит дожди?

Зимние каникулы почти подошли к концу, мне не хочется идти в школу в понедельник, но сидеть дома я тоже уже не могу. Здесь одиноко: мне – в моем крыле и маме – в ее. Она ушла в себя после телефонного разговора со школьным психологом. Не знаю, что он ей наговорил, но она расстроилась так сильно, что уединилась на несколько дней.

Встаю с кровати и открываю длинные узкие окна. Дождь стучит громче, небо темное.

Сердце у меня колотится быстрее, и я спешу найти обезболивающее. Осталось всего три таблетки, а на пузырьке написано: «Отпускается только по рецепту врача». Это означает, что если мне потребуются еще таблетки, то придется ехать к доктору, поэтому надо растянуть то, что есть, на подольше. Но я закидываю все три в рот и запиваю водой.

Я только немного под кайфом. Так что планета наклоняется вправо всего на шестнадцать градусов.

Цепляюсь ногой за ногу и чуть не падаю.

О’кей, я улетаю, как воздушный змей, – ничего себе, выражение. Смешное.

Ага, я воздушный змей, и кто-то держит мою бечевку, но этот человек плохо справляется со своей задачей, и я то и дело натыкаюсь на дождевые облака.

Я никогда не любил дождь так, как любит его она. Никогда не хотел, чтобы вода в моем теле обернулась дождевой водой. Но сейчас я хочу этого. Промокший насквозь, иду по сверкающим улицам в даунтаун, где мерцают яркие сюрреалистические огни.

Ботинки у меня такие тяжелые, что, кажется, вот-вот утянут меня под землю. Стаскиваю их и продолжаю идти до тех пор, пока не оказываюсь у кинотеатра «Риалто», куда любили ходить мы с Пенни.

Тяну на себя стеклянную дверь. Заперто.

Но я хочу войти внутрь.

Хочу увидеть, как раздвигается красный занавес.

Хочу увидеть проекцию наших с Пенни фигур на киноэкране.

Бросаюсь на дверь. Она не поддается, и я давлю на нее все сильнее и сильнее, и на стекле, словно на покрытом льдом водоеме, появляется неровная трещина.

Я, ошеломленный, делаю несколько шагов назад.

Дверь остается закрытой.

Дождь по-прежнему льет как из ведра. Мои голые руки стали ледяными, вокруг темно, и страшно, и безлунно.

Убрав с лица мокрые волосы, иду, иду, иду – пока не оказываюсь напротив железных ворот, за которыми мой дом.

Я устал, а может, кто-то просто потянул за бечевку и притянул меня к земле.

Начинаю переходить дорогу, глядя на будку охранника, но дождь хлещет так, что рассмотреть что-то в маленькое окошко очень трудно. Я почти дохожу до будки, когда из нее выбегает охранник. Он неприязненно смотрит на меня и прижимает к уху телефон.

– Он здесь, – говорит он и окидывает меня мрачным взглядом.

– Мистер Уэйт, вас все ищут.

Меня охватывает изумление.

– Ну… – улыбаюсь я и протягиваю ему руки. – Вот вы и нашли меня.

Но он и не думает смеяться, а просто качает головой и жмет на кнопку.

Высокие ворота раздвигаются, и – о нет…

Я вижу бесчисленное множество полицейских машин с мигалками, словно сюда в полном составе явилось правительство, чтобы выследить меня.

Семьдесят три

Меня сопровождают в дом трое полицейских. Еще несколько дюжин слоняются по дому, но все они дружно замолкают, когда вхожу я. С меня льют потоки воды. Рядом с главной лестницей мечется взад-вперед моя мать, но, завидев меня, сразу сникает, почти что складывается пополам, словно ей на спину наступил великан.

– Слава богу, слава богу, – снова и снова повторяет она. А затем: – Где ты был?

– Э… – Полицейские с подозрением взирают на меня, а я по-прежнему нахожусь под кайфом, но стараюсь вести себя так, будто все нормально. – Я гулял?

Несколько полицейских раздраженно фыркают. Один из них бормочет что-то о том, что они столько времени потратили впустую, а еще один говорит:

– И часто ты прогуливаешься в три часа утра?

– Э… вообще-то, нет. – Теперь я напряжен и подавлен, а мама кричит на меня:

– Почему ты не взял с собой телефон? И где, черт побери, был охранник? Как так получилось, что ты ушел, а он даже не сказал мне об этом?

И я кричу в ответ:

– Я что, узник?

– Миссис Уэйт, – встревает в разговор мужчина, смахивающий на следователя. – С вашим сыном все в порядке, так что мы уходим. Советую вам получше приглядывать за ним.

Она вздрагивает. Я не могу понять, смущена она, сердита или обижена.