Этюды о гуманитаризации образования

Чтобы внешний мир понял тайну гармонии, открывшуюся художнику или ученому, нужна психологическая готовность, желание проникнуть в другое сердце — то есть должен действовать принцип сочувствия С. В. Мейена. При наличии духовной жажды возникает отклик и понимание.

Надо уметь радоваться успехам товарища. Иным людям это дается труднее, чем сочувствие неудачам. Но только сочетание «со-печалиться» и «со-радоваться» можно назвать чуткостью и вниманием к людям.

Философ Ф. Бэкон сказал как-то, что завистливый глаз всего опаснее, когда созерцает другого в час торжества, зависть от этого обостряется (см. с. 59). Увы, встречается и такое: «чужую беду пальцем разведу».

Процесс формирования способности к сопереживанию (всякое сопереживание ведет к сотворчеству), сочувствию, состраданию очень сложен. Сложность определяется тем, что надо не только понять эмоциональное состояние другого (эмпатия), но уметь воспроизвести его в самом себе.

В народе говорят: сперва ударь себя, да посильней, не больно? Вот теперь другого бей.

«Я ходил по земле, и сердце мое болело — потому что человеческое сердце так устроено, что, если коснулась чужая боль, оно все равно болит...» (Субботин В. Панцирь сердца).

Как яркий пример, можно привести следующий случай.

Революционер И. Млодецкий совершил покушение на жизнь графа Лориса-Меликова, который остался невредим. Млодецкий же на другой день был приговорен к смертной казни.

Двадцатипятилетний писатель В. М. Гаршин решил лично просить Лориса-Меликова, чтобы остановить готовящуюся казнь.

Ночью он явился к диктатору и добился, чтобы его разбудили. На коленях, охрипшим от слез голосом, рыдая, он умолял о пощаде.

Несмотря на это Млодецкий был казнен, а потрясенный Гаршин перенес тяжелый приступ психической болезни.

Более семисот лет назад Саади сказал: «Если ты равнодушен к страданиям других, ты не заслуживаешь названия человека».

Один из законов легендарного спартанского законодателя Ликурга гласил, что самое подлое преступление для гражданина — быть вне какой-либо группироки, когда идет борьба, в которой решаются судьбы наций.

Еще Соломон заметил и даже закон ввел — когда выбор становится обязательным.

Во внесении гармонии из произведений искусства во внешний мир большая роль принадлежит и артистам.

Английскому актеру и режиссеру Джону Артуру Гилгуду принадлежит интересное высказывание: «Есть одна вещь, на которую не может повлиять режиссер, но могут актеры. Это жизнь пьесы».

В театре роль, задаваемая текстом пьесы, и индивидуальность актера, как отмечает Г. А. Голицын, могут находиться в одном из трех отношений: 1) полного совпадения; 2) полного несовпадения;

3) частичного, косвенного совпадения.

Приведем некоторые примеры. Роль классового врага Сулеймана в пьесе М. Ибрагимова «Хаят» исполняли У. Раджаб, Р. Тах-масиб и С. Рухулла с большим мастерством. Но для исполнения Tax-масиба было характерно попеременное снятие и одевание очков. При снятии очков его лицо принимало выражение хищника — врага, а при одевании очков — оно становилось дружеским, т. е. по законам вахтанговской сцены, темное завистливое зло спрятано где-то внутри, а внешне это ласковый, даже какой-то домашний человек, походя загубивший чужую жизнь.

Говорят: «Нет плохих ролей, есть плохие актеры». Это высказывание звучит и иначе: «Нет маленьких ролей, есть маленькие артисты».

Под руководством Ю. А. Завадского в студии был проделан в тридцатые годы эксперимент. Исходя из одного и того же эскиза Ю. А. Завадского, Р Я. Плятт и Н. Д. Мордвинов — каждый по своему — сыграли Аполлона Мурзавецкого в «Волках и овцах» Островского.

М. Горький, посмотрев спектакль МХАТа «На дне», заметил И. М. Москвину, игравшему роль Луки: «Вы играете не то, что написано у меня. Но может быть, так правильнее?»

Горький написал шарлатана-бродягу, который утешает всех встречающихся ему с корыстной целью, а Москвин играл утешителя искренне. Он полагал своим долгом помогать в жизни неудачникам, обездоленным.

А вот что пишет, например, Н. Крымова об исполнении О. Ефремовым роли Иванушки в «Коньке-Горбунке»: «...Ефремов играл совсем особого Иванушку... Это был Иванушка — индивидуальность, Иванушка — характер, на первый взгляд даже не похожий на того Иванушку, которого мы с пяти лет держим в своей фантазии...»

Вересаев, вспоминая Станиславского в роли Штокмана в пьесе Г. Ибсена «Доктор Штокман», отмечал, что великий артист внушил ему первую революционную заповедь — не склоняться перед преимуществом силы, каким бы очевидным оно ни было.

Герцен говорил, что, играя плохие пьесы, актеры сами не замечают, как они становятся плохими актерами.

Продолжив эту мысль, можно сказать, что, работая с малоинтересными режиссерами, актеры часто сами не замечают, как они становятся малоинтересными актерами (см. с. 22).

Режиссер воспитывает вкус, учит актера жертвовать актерским самомнением ради спектакля в целом.