Этюды о карельской культуре

Неспециалист многим рискует, если берется писать о художнике и его творчестве. Однако этот поступок, возможно, все-таки будет прощен ему, если он в свое оправдание просто-напросто заявит, что как сам ху­дожник — Суло Юнтунен, так и все его творчество ему очень нравятся.

В конце февраля 1974 года вместе с Тапани Лехти­неном, тогдашним «лехтором» — преподавателем фин­ского языка в Петрозаводском университете, я побывал в мастерской Суло Юнтунена. И у меня появилось же­лание разузнать побольше о нем и его работах. Через месяц я снова оказался в Петрозаводске и на этот раз пошел в гости прямо домой к Суло Юнтунену. В мае 1979 года мы с ним вновь встретились в Петрозавод­ске, и Яакко Ругоев даже свозил нас на своей машине в Соломенное, где мы полюбовались столь милыми сердцу художника видами.

Отец художника, Хейкки Юнтунен, вырос в много­детной семье где-то в краю Кайнуу — точнее Суло ска­зать не мог. Семья жила бедно, и голод был привыч­ным делом. После того как Хейкки подрос, он отпра­вился в поисках пропитания в Оулу, где поступил в ученье к сапожнику. Вскоре, однако, он поругался со своим наставником и уехал в Питер, где ему удалось поступить в услужение к немцу Вайссу, сапожнику им­ператорского двора. Как и многие другие, Хейкки Юн­тунен работал дома. Вообще он стал искусным сапож­ником, умел шить обувь — даже дамские туфли — от на­чала до конца. Но, подобно многим хорошо зарабаты­вавшим сапожникам, Хейкки придерживался профес­сиональной традиции: три дня трудился, четыре — пьян­ствовал и играл в карты.

В Петербурге Хейкки Юнтунен женился на финке Хилме Тахванайнен, предки которой пришли сюда из Финляндии. 2 августа 1915 года родился Суло. Шла война, и жизнь ухудшалась день ото дня, наступал го­лод. Когда в 1918 году часть финских красногвардей­цев, бежавших из Финляндии после поражения рево­люции, направили в город Буй, Юнтунены поехали ту­да вместе с ними. Финны, а их собралось там несколь­ко сотен, понастроили в пригороде двухэтажные дома и стали работать на лесокомбинате, где производили мебель и санки для пулеметов. После того как прави­тельство 'Финляндии в 1920 году объявило амнистию бывшим красногвардейцам, финны запросились обрат­но на родину, а вместе с ними и Юнтунены. Первое время семья Юнтуненых пожила в Оулу, затем — в Тампере, потом год жили в Хельсинки и снова в Тампере, точнее — в Писпале. Там отец успел поработать на обувных фабриках.

«Во время кризиса отец оказался без работы. Хозя­ин завода Алтонен, старый знакомый отца, поставил ему условие: если не будешь подстрекать рабочих и не вступишь в профсоюз, то получишь должность мас­тера. Но отец не принял этого условия. Мать в первые годы работала на трикотажной фабрике в Лапинниеми, а я ходил в фабричный детский сад. Теперь мои роди­тели остались без работы.

Поскольку безработица не кончалась и никакого вы­хода не предвиделось, мы с мамой начали подумывать о возвращении в Советский Союз. И весной 1932 года мы с ней отправились из Котки через Финский залив. Остановились у какого-то каменистого берега. Когда с чемоданами в руках сошли из лодки на берег, раз­дался окрик: «Руки вверх!» Я не понимал по-русски ни слова и спросил у мамы, чего они кричат. Мама отве­тила. Я сказал: «Какого черта руки вверх, когда в обе­их руках по чемодану».

Нам сначала устроили проверку, и мы оказались в Крестах. Потом мне, шестнадцатилетнему парню, уда­лось попасть на стройку, а мама там же устроилась старшим переводчиком: на строительстве работало око­ло 500 финнов. Вскоре второй переводчик, мамин под­чиненный, написал донос, нас арестовали, и мы очути­лись в тюрьме на Шпалерной. Нас отправили в лагерь, расположенный около Арзамаса. Там оказалось много других финнов, которые без разрешения перешли в Со­ветский Союз. В лагере было хорошо поставлено куль­турное обслуживание, в здании старой церкви был устроен кинотеатр, где даже в сильные морозы было тепло. За зиму я просмотрел всю советскую кинопро­дукцию. Весной 1933 года нас перевели на Урал. К то­му времени и отец с Хейкки тоже перешли в Советский Союз, и теперь мы все оказались в одном лагере. Отец, по-видимому, бежал из Финляндии тем же путем, что и мы.

Отец еще оставался в лагере, когда мы втроем уехали в город Надеждинск на Северном Урале. Роди­тели договорились, что наш отъезд будет соответство­вать расторжению их неудачного брака. В Надеждинске я начал было работать на металлургическом заво­де, но поскольку русского языка пока еще почти не понимал, мама отправила нас с Хейкки в Ленинград. Оттуда в 1934 году я приехал в Петрозаводск и больше года проработал на Онежском заводе формовщиком. Но здесь я не поладил с начальством из-за низкого зара­ботка и ушел с завода. В те времена с работы можно было уйти, только если поступал учиться. А в Петроза­водске тогда был рабфак на финском языке с курсом обучения в два с половиной года. Во время учебы на рабфаке я начал заниматься живописью».