Этюды об Эйзенштейне и Пушкине

Парадокс развязки «Американской трагедии», по Эйзенштейну, заключался в том, что общество сажает на электрический стул своего покорного слугу, следовавшего всем писанным и неписанным законам этого самого общества. Истинную трагедию «ничтожного» Клайда Гриффитса режиссер выявлял, изменив (с согласия и благословения самого Теодора Драйзера) центральную мотивировку действия: Клайд не убивал Роберту, стоявшую на его пути к преуспеянию. В последний момент в его душе побеждала любовь – любовь к девушке, любовь к ближнему. Та самая любовь, которую (в прологе) проповедовала в пуританской миссии его мать. Господствующую в обществе и в сознании «мечту о жизненном успехе» побеждала ветхозаветная заповедь «Не убий», которой не следует как раз государство. Поэтому в сценарии так многосмысленно звучит эпилог: мать казненного Клайда продолжает свою проповедь о божественном законе любви к человеку.

Еще более парадоксален финал замысла, примыкавшего к тому же циклу «трагедий индивидуализма», – «Процесс Золя» (на тему «дела Дрейфуса»). Позволим себе большую цитату из «Мемуаров» Эйзенштейна:

«Гигантский, международный разворот вокруг „мученика Чёртова острова“ и его защитника Золя я хотел закончить крошечным эпилогом – тем, что американцы называют антиклаймаксом (антиапогеем – в данном случае – антиапофеозом).

Материалом для него послужил анекдотик из биографии стареющего Дрейфуса, нескромно мне разглашенный из семейных анекдотов одним из побочных членов этого семейства…

Давно отгрохотали шумы процессов.

Давно затих океан взбудораженного общественного мнения.

Дрейфус – глубокий старец.

Уже не вылезает из кресла и халата.

Семейный совет.

Патриарх присутствует, но сидит в стороне.

Такие мелочи быта его не касаются.

А вокруг стола – горячие дебаты.

Есть подозрение, что кухарка проворовалась.

Выслушиваются стороны.

Мнения против и мнения за.

Аргументирует защита.

Нападает обвинение.

Но, наконец, сходятся на том, что „состав преступления“ не доказан.

Дело готовы предать забвению.

И вдруг в тишине – голос патриарха.

В огне дебатов о нем забыли.

И голос говорит: „И все же дыма без огня не бывает…“

И титр: „Конец фильма“.

„Чёртов остров“! Три процесса! Анатоль Франс и Клемансо! Высшее командование и таинственное бордеро! Бегство Золя! „J'accuse!“ ‹„Я обвиняю!“› и океаны прессы!..

Если я иногда сожалею о том, что не поставил этого фильма, то разве только из-за этой концовки!»[455]

Тут наиболее ясно проявилась негативная вариация финальной «формулы». Если в основной «формуле» поставленных картин: временный триумф героя – его гибель – возрождение его идеи за пределами жизни, то здесь: временный проигрыш персонажа (Дрейфуса) – победа его «дела» – полный крах личности.

Эпилог этого замысла – пожалуй, самый беспощадный во всем цикле. Главному персонажу выпало трагическое счастье – через его личную жизнь прошел путь истории, но он оказался недостоин «осуществления… положенного и возложенного»: