Это я тебя убила

Ого. Смотрю на него в упор, долго, впервые теряясь взглядом в священных татуировках. Игаптяне… ну да, они помешаны на смерти, им лишь бы кого-то обмотать благовонючими бинтами или засолить в каменной бочке. Но все равно слышать это тревожно, учитывая, что вряд ли ребятам рассказали, кто жил тут до них; мы очень, очень неохотно упоминаем Истабрулла.

– Ну вот и славно, что я продрала глаза так быстро. – Старательно бодрюсь. – Собирайтесь и выметайтесь поскорее. И давайте сегодня вместе пообедаем в саду?

Это спонтанно, но я правда хотела бы посидеть с ними. И со Скорфусом, и с Эвером… Собраться вместе. Почувствовать хотя бы недолгую иллюзию безмятежности.

– Да, да, давай! – Клио хлопает в ладоши. Тут же, сникнув, вздыхает. – Выпьем за здоровье твоего отца. В Физалии верят, что такие тосты имеют силу.

– Тебе лишь бы выпить, эфенди! – хохочет Рикус. – А впрочем, да, славно, хоть сто раз.

Улыбаюсь, стараясь удержать в себе неожиданное, милостиво кем-то подаренное тепло. Это что, и есть она? Дружба с кем-то… кто не твой брат, не твой кот и не твоя… нянька? Как же здорово. Но, попрощавшись, выйдя и привалившись спиной к двери, я несколько дурацких секунд медлю. В голове вертится паническое: «Вдруг они сейчас начнут смеяться надо мной? Обсуждать, какая я дура и дрянь?» Но они молчат. А вот Илфокион, следящий за мной, уже опять выгнул брови и ехидно открыл рот. На фоне солнечного неба за окном его фигура темная, мрачная, но никакого трепета мне все равно не внушает. Напоминает облезлую борзую, надевшую парик.

– Ни слова. – Поднимаю ладонь, и его зубы щелкают. Все-таки не так плохо иногда быть волшебницей. – Только мысленное спасибо. Они не в обиде на вас. Собираются. Счастливо.

Не дожидаясь ответа, гордо следую мимо. Лопатками чувствую раздраженный взгляд с искренним посылом: «Сломайте ногу, принцесса». Сам сломай! Уже на лестничном спуске все-таки становится совестно: зачем я так, если подумать? Я ведь могу представить себе всю бездну отчаяния, в которую свалился Илфокион, она вряд ли мельче моей. Он любит отца беззаветно, любит, как большой пес, и еще неизвестно, что устроила бы я сама, если бы не упала без чувств. Серьезно. Узнав о перчатке в вещах Клио, вспомнив, как спешно они с парнями удрали с эраноса, не сложив правильно два и два, не прояснив голову… что бы я натворила?

Картинка встает перед глазами ярко, и я едва не вскрикиваю. А потом дыхание перехватывает: похоже, на меня рушится то, что не сбылось. Я ясно это вижу – как по яростному взмаху моей руки Клио отлетает к стене, как я распинаю ее на кладке и проворачиваю запястье, останавливая ей сердце. Останавливая сердце… или разверзая еще один портал. Клио кричит и корчится, сосуды в ее глазах лопаются, ребра трещат, на груди занимаются искорки, быстро перерастающие в магическое пламя. Я смотрю на нее, наслаждаясь каждым воплем и хрипом, каждым «Я не виновата, отпусти!». Она дрожит, такая хрупкая и уродливая. Она…

Да, я бы сделала это. О горе мне, я бы сделала это. Боги… боги…

– Орфо?

Я не заметила, как прибавила шагу, как побежала, как тяжело дышу и как лихорадочно мотаю головой – точно мокрое животное, пытающееся вытрясти воду из ушей. Не заметила я и фигуры, выросшей на очередном лестничном витке, так что просто врезаюсь – лбом в грудь, со всей силы. Слугу я бы, вероятно, просто сшибла, опрокинула, но мне повезло. Эвер ловит меня – выучка, которой неизменно обзаводишься, сопровождая слишком подвижных малолетних принцесс, – и, сжав легонько плечи, возвращает в вертикальное положение.

– Ох. – Выдыхаю. Понимаю, что возвышаюсь над ним, потому что он ступенькой ниже. Неловко переступаю с ноги на ногу. И опять эта предательская дрожь в коленях, чтоб ее!

На лестницу просачивается свет из бойниц, и я вижу не только восхитительный солнечный блеск в волосах Эвера, но и жуткие мешки под его глазами, корку в углах губ и то, насколько помята обычно безупречная одежда. На подбородке щетина – не такая броская, как у Ардона, но все же, и эти мелкие порезы от явно небрежных попыток ее сбрить… Так. Орфо, спрячь руки за спину. Спрячь немедленно!

– Привет. – Голос едва слушается. Сглатываю, трясу головой еще раз, и наконец картинка умирающей Клио окончательно стирается, даже с границы сознания. – Привет, прости, я…

– Ничего, – быстро отзывается он, но тут же явно прикусывает язык.

Опускает глаза. Нет, ему никуда не деть из взгляда тревогу и участие, не деть, несмотря ни на что, и, скорее всего, он злится на себя из-за этого. Я несмело улыбаюсь. Не знаю, как бессловесно показать: «Эвер, мне не нужна жалость, и вообще можешь идти, куда шел, я…»

– А я как раз думала поискать тебя.