Это я тебя убила

Его взгляд… странный. Не то чтобы опасливый, там даже не читается: «Я запер бы еще и тебя», но я могу прочесть что-то вроде вопроса: «Вчера ночью я точно видел то, что видел?». И я понимаю его, я тоже бы задумался. Точно ли это я стал жертвой Илфокиона, а не наоборот? Не прикрыл ли он меня из жалости, по старой памяти? Мы глядим друг на друга секунду, две… и я потупляюсь. В горле ширится комок, глаза застит туманом. На миг становится страшно: а что, если именно так? Если я просто не помню, как первым стал наносить слишком яростные удары в бою; если в моих глазах что-то загорелось и Илфокион почувствовал опасность; если…

– Нет. – Наконец беру себя в руки. Хотя и не понимаю, на какой вопрос отвечаю, на прозвучавший или на те, что бьются в голове. – Нет, мне просто показалось… – Запинаюсь и все же признаюсь: – Показалось что-то плохое. Боюсь, это все еще последствия моей болезни.

Я говорю, снова твердо смотря Рикусу в глаза и борясь с желанием одернуть. Он не уступает; кажется, что сейчас он даже поделится подозрениями вслух, нисколько меня не стесняясь, с него станется, тем более он видит, что Орфо растеряна, а Клио напугана. Но нет. Настороженность в его глазах медленно гаснет и… сменяется замешательством, потом страхом. Он лезет под ворот. Теребит монету, заставляя меня резко отвернуться. Могу себе представить… бледный, с перекошенным лицом, да еще с синяками, я, наверное, уже мало похожу на тот красивый профиль, который служит ему талисманом.

– Эвер, – опять окликает Орфо, медленно ставя миску с малиной на стол. Клио тем временем подбирает цветок и внимательно оглядывает. – Ты… – она снова касается ладонью моей щеки и поворачивает меня к себе, – что ты видел?

Слизь. Гниль. Смерть, расползающаяся всюду. Я выдавливаю это, смотря ей в глаза, и слышу сдавленный вздох, а потом – неожиданно – тихий голос Ардона:

– А вообще не так чтобы удивительная галлюцинация, учитывая, чьей она была.

– Хаби! – одергивает Клио, ставя флорариум на стол, но тон сбивчивый.

Возможно, она подумала о том же. А возможно – хоть немного, – и я сам. Пусть это и предательство в отношении Орфо. Да. Мамы нет. Но королева всегда где-то рядом и никуда не денется еще много веков. Мы все это чувствуем.

Орфо, к моему удивлению, снова придвигает флорариум ближе – хотя это и стоит ей явного усилия. Она чувствует наше настроение, и, конечно, ей неприятно – неприятно, несмотря ни на что. Но и она все понимает. Сделав над собой усилие, она расправляет плечи и лишь ровно, прохладно просит, коснувшись стекла ладонью:

– Давайте не будем обсуждать это все и уходить в такую философию, ладно? – Преодолев себя окончательно, она даже гладит поверхность. – Пока что. Ради отца. Он дорожит этой вещью, и я хотела бы, чтобы она была цела, пока не поправится он.

Не ломать вещи больных. Не правило, но суеверие. А может, немного и отговорка, все-таки что-то вроде нежности, той последней, которая в Орфо еще осталась. Ведь она не могла совсем исчезнуть – так же, как Рикус не может вырвать из сердца предавшего его отца. Судя по его взгляду, он думает о похожем. И его это, конечно, не радует.

– Что же ты тогда так от нее шарахнулась? – колко, но безнадежно уточняет он, я же ловлю мрачный взгляд Скорфуса. На себе. Его перепалка не интересует. Что тогда?

– То, что я испугалась ее появления, не значит, что я собиралась ее уничтожать, – грустно отвечает Орфо. – Я лишь хотела что-нибудь выяснить. И, конечно же, не оставлю ее у себя, отдам кому-то из садовников.

– Ну… славно? – отзывается Рикус. Остальные кивают. Им просто нечего сказать.

– Орфо, я… – Запинаюсь, когда она устало поворачивается ко мне. Кусаю губу. – Нет. Ничего. Прости меня, пожалуйста. Я совсем не подумал насчет отца.

Я не подумал ни насчет чего. Я потерял способность думать, это ужасно, и дело вовсе не в суеверии про вещи больных – в него-то я не очень верю, хоть и понимаю, как важны расстроенным людям такие якоря надежды. Вздохнув, облокачиваюсь на стол и прячу в ладонях лицо. Кажется, что они все еще склизкие. От них пахнет болотом. Нет, не болотом. Пещерой.

– Не надо, ты просто не владеешь собой, – тихо и горько говорит она. А потом добавляет, почти повторив мои слова: – Но это закончится. Все заканчивается. Я не злюсь.

Все заканчивается. Не двигаясь, я вслушиваюсь в себя и понимаю, что голосов нет. Они довольны. Чего они хотели? Орфо гладит меня по спине, ребята звенят посудой – снова начали есть? Да, судя по этому шумному звуку: кто-то что-то с удовольствием хлебает. Скорее всего, Рикус. Что-то журчит и рядом со мной, крепкий запах бьет в нос: мне все же наливают кофе.