Это я тебя убила

Я стою против него, но он глядит на ряды поверх моего плеча. Я же смотрю поверх его – на людей, к которым он спиной. Зачем-то пытаюсь представить себя там, на скамьях, а не здесь, внизу. Где бы я предпочла очутиться, чье лицо видеть? Принцессы? Или служителя богов? Впрочем, что гадать? Скорее всего, я смотрела бы на Эвера, просто не смогла бы не смотреть.

Он стоит молча, застыв – и тоже смотрит за мою спину. Когда я вглядываюсь в его глаза, он не реагирует – словно меня нет, ведь мы не должны выдать ничего лишнего. Когда вглядывается он, я отвечаю тем же. Церемония незыблема. Как стоять, куда глядеть, что говорить и в каком порядке – все расписано, все, и правила должны быть соблюдены во избежание бед. Лишнее движение, лишняя улыбка – все может разозлить богов, привлечь их внимание к ненужному. Ведь что для нас церемония, для них – суд.

Я… мы… так или иначе, виновны. И должны это скрыть.

Поэтому лишь на новом величественном возгласе: «Сегодня принцесса станет королевой!» – я оживаю, позволяю себе поднять руки: одну – с растопыренными пальцами, вторую – с мечом. Мое лицо видят лишь люди за спиной жреца, и уверенная, что это неправильно, я хочу хоть немного повернуться, но трибуна начинает медленно вращаться сама, с нами всеми вместе. Невероятно: она ведь казалась выдолбленной в каменном дне Глизеи, а не установленной здесь! Впрочем, наверняка мне говорили про тайный механизм, управляемый… снизу? Да, вероятно, трибуну вращают люди где-то там, внизу. Сколько их, насколько им тяжело… Вздрагиваю при мысли об этом. Думаю, что среди них мог бы быть Эвер. Он, судя по застывшим глазам, – тоже.

Я чинно стою с поднятыми руками и легкой улыбкой, пока трибуна не возвращается в исходное положение, – а люди на скамьях все это время приветствуют меня криками. Кто-то скандирует имя, кто-то – титул, кто-то – фамилию нашей семьи. Я чутко вслушиваюсь, не чтобы насладиться триумфом, но чтобы сразу уловить его – голос невидимого врага. Того, кто навредил папе, того, кто вредит нам и никак не попадется страже. Он ведь должен быть здесь. Должен. Готовиться напасть на меня, или хотя бы крикнуть что-то оскорбительное, или…

– Дочь Каператиса, опусти клинок. Дети Гирии, смотрите на подлинный блеск!

Но его нет. Или он затаился.

Я подчиняюсь, даже не задумываясь, – и не только я. На второй фразе Эвер словно просыпается, глубоко вздыхает и с низким поклоном – мне, потом жрецу – тянется к ларю в его руках. Щелкают почти невидимые боковые замки, похожие на когти. Массивная крышка, покрытая узором бесконечных лоз, откидывается, являя взгляду бархат почти такой же синий, как на злосчастной пустой подушке. От параллели мне приходится потратить несколько мгновений на борьбу с тошнотой, с очередным порывом посмотреть на ряды – поэтому любоваться подлинным блеском я начинаю не сразу. Зато посмотрев на него, уже не могу оторвать глаз.

Уборы короля и королевы не разлучают во время церемоний – поэтому ларец и длинный. Два украшения из серебряных ветвей, увенчанных золотой листвой и золотыми же оливками, – одно чуть помассивнее, второе потоньше – лежат рядом, искрясь на солнце. Венец королевы, давно не знавший ничьего чела, явно начищен. Я смотрю на него, вылавливая среди золотых оливок редкие жемчужные, – и холод от кончиков пальцев снова пронизывает все тело. Боги… боги, нет.

Я не должна бояться, но я боюсь; я должна верить, но я… я опять колеблюсь? Обруч этого венка такой тонкий, хрупкий, неужели он правда может раздавить мне череп, неужели способен раскалиться добела и даже раздробленные кости мои изуродовать следами копоти? Сглатываю, точнее, пытаюсь. Снова думаю о мандариновых ветках в руках молодого целера – сейчас тот стоит внизу, у подступов к лестнице. Интересно… а как все они среагируют, если я, например… побегу? Просто сорвусь с места и побегу прочь?

Нет, нет. Пусть я виновата. Я виновата во многом, но я заслуживаю. И я выстою.

– Эти уборы, – снова жрец зачаровывает толпу, его хорошо поставленная речь обтекает меня прохладным потоком, – испокон веков были регалиями Гирии и тем сокровищем, через которое боги доносили до нас свою волю. Эти уборы, – он еще повышает тон, но одновременно делает его теплее, – были и остаются святейшим способом богов сказать: «Я доверяю тебе, Человек». Эти уборы… – Уже тише. Как же хорошо он справляется с этим, он подчиняет зрителей, как детей, заставляя ловить каждое слово. – …стали и нашим способом сказать друг другу то же. «Мы доверяем тебе, Правитель. Веди нас». – Синие глаза устремляются на меня, и я улыбаюсь всеми силами. – Веди нас, Орфо Каператис. И пусть тебя коронует тот, кого ты выбрала. Кому доверяешь ты. Кто тоже доверяет тебе.