На королевском участке еще чище, чем на «геройском». Только на одной могиле я замечаю цветочный прах и быстро смахиваю. Он растворяется от легчайшего касания, летит по ветру зеленоватым дымом. Так со всеми надгробными венками: полежав несколько дней во всей неувядающей красоте, они просто истаивают, темнея и съеживаясь. Лишь изредка какой-нибудь упрямый цветок оставляет после себя горку вещества, смутно похожего на золу.
Королевские могильные камни выше и шире других, похожи на обелиски. Лин лежит у ближнего края утеса, так, что, будь его душа правда тут, мог бы слышать плеск моря. Но до него нужно еще дойти, более давние надгробия кое-где теснятся толпами и бросают глубокие тени. Идя мимо, я рассеянно читаю выбитые, а местами даже вызолоченные надписи.
Снова думаю о том, что могли бы написать на моем камне.
Эвер бесшумно идет за мной, я чувствую его – очень близко. Снова и снова в голову лезут мыли об… отвращении, которое вызывает у меня секрет Лина. Это неправильно, он ведь мертв. И он мой брат, я не вправе судить его, вот только я и не сужу. То, что я испытываю, сложнее. Я в ярости, нет, правда, просто в ярости. Если все так и было, то как… как Лин допустил
– Орфо. – Я застываю, когда прохладная ладонь Эвера ложится вдруг на плечо.
Сердце падает: снова кажется, что он мог угадать мои мысли, что еще немного – и заговорит о брате, о его чувствах, о том дне, обо всем сводящем меня с ума. Но Эвер даже смотрит не на меня, а лишь вперед, с удивленным и хмурым видом.
– Кто это? – спрашивает он, и я наконец прослеживаю его взгляд.
Перед могилой Лина спиной к нам сидит незнакомая девушка. Она украшает надгробный камень большим венком из желтых, белых и тигровых лилий.
Ее волосы – черный гладкий шелк – падают чуть ниже плеч. Колец нет, зато на темных, почти шоколадных запястьях – широкие литые браслеты из золота. Когда она, вздрогнув от наших шагов, роняет венок и оборачивается, я убеждаюсь: передо мной игаптянка. Тоже лет шестнадцати, с черными, как маслины, глазами и кошачьей округлостью черт. Открытый лоб, чуть вздернутый нос, пухлые губы. Платье длинное, почти такое же белое, как одежда Эвера, но все в золотых, красных и коричневых вставках. Узкую талию обвивает поясок-косичка, украшенный самоцветами; самоцветы и на мягкой иноземной обуви, больше похожей на две заблудившиеся лодки. Богато, по некоторым кварталам Гиргамоса лучше так не ходить. А эти черно-золотые стрелки? Мне на зависть, просто идеальны.
– Привет, – первой говорю я, осторожно сократив расстояние между нами до трех шагов. Не люблю, когда меня так боятся, сразу чувствую, что делаю что-то не так. – Мы не помешаем? Мы… тоже сюда.
Девушка молчит, рассматривая нас, потом быстро качает головой, поднимает венок и встает. Мы подходим еще ближе. Все это время я стараюсь улыбаться, хотя совершенно не понимаю, что происходит. Кто это такая, откуда она взялась?
Подростковые друзья Лина оказались не совсем друзьями. Они были на его погребении, но дальше, один за другим, стали исчезать. Не могу не понять их: грустно, когда твои надежды войти в ближний круг правящей особы рушатся в один миг. Грустно, когда место того, к кому ты подлизывался, занимает человек, считающий тебя дрянью. Несостоявшиеся «воины» все понимали насчет меня, и мне даже почти не пришлось с ними объясняться. Самых тупых отвадил Скорфус парой советов «пойти на хрен», что бы это ни значило. Сейчас у меня вообще нет этого самого ближнего круга. Пока я надеюсь полагаться на людей отца, которые мне вполне симпатичны, а дальше разберусь. Единственное я знаю точно: Круглого стола, Боевого Братства у меня не будет. Я не хочу, чтобы за мое внимание кто-то боролся. Все мои союзники будут равны и будут дружить по-настоящему. Не знаю как, но я об этом позабочусь.
Так или иначе, при дворе отца нет игаптянок. Жители Республики вообще неохотно селятся в Гирии, считая нас отсталыми и непредсказуемыми. Тем более эта девушка должна была быть маленькой, пока мой брат общался со своей компанией. После смерти Кирии и остальных Лин замкнулся и ушел в королевские дела; если бы кто-то при нем остался, я бы заметила. Но нет.