Это их война

Эти проклятые мысли сводили с ума. Мой больной рассудок уже не на шутку рисовал в моем воображении страшные картины, от которых хотелось волком выть, биться головой об руль, метаться из стороны в сторону. Я даже не заметил, как выехал на встречку. Несся, не видя перед собой дороги. Смотря в пустоту. Пока ослепительный свет фар, несущейся на меня фуры, и ее оглушительный рев наконец-то не вывели меня из ступора. Еще чуть-чуть и столкновения было б не избежать. Я что есть мочи вдавил ногу в педаль тормоза и крутанул руль так, что мою машину вынесло на обочину, и по счастливой случайности занесло в кювет. Считанные доли секунд. И фура промчалась мимо меня. Заставляя похолодеть от ужаса. Вспотеть. Зажмурить до боли глаза. И наконец-то полностью прийти в себя.

— Черт…

Я остался жив. Я это понял, когда почувствовал ноющую боль от врезающихся в кожу ладоней ногтей. Когда, наконец-то открыв глаза, я взглядом проводил удаляющуюся фуру, все еще петляющую по дороге. Когда на ватных ногах вышел из автомобиля и сполз по нему на холодную сырую землю, хватаясь за голову, которую пронзила резкая боль. Когда наконец-то понял всю бессмысленность своей сегодняшней езды.

Чертов дурак. На что я надеялся, когда несся в неизвестность. Не так надо было ее искать. Не так. Я должен был уже давно обзвонить все больницы города. Рассказать обо всем отцу. И, в конце концов, на пару с ним поехать в ментовку и сообщить об исчезновении моей мачехи…

М а ч е х и.

Как же смешно и нелепо звучит это слово. Особенно в нашей с ней ситуации. Элина — моя мачеха. И в тоже время она — моя маленькая девочка… Которая с недавних пор стала моей одержимостью, моим наваждением, моей…

Нет, я снова себя обманываю. Она никогда не была моей. Она стала украденным счастьем. Но таким сладким, таким грешным и запретным, что попробовав раз — я уже не в силах был остановиться. Мы переступили с ней черту дозволенного, и это сломало нас… Сломало ее… Я знал, что рано или поздно — так оно и будет. Но никогда не думал, что все закончится именно этим…

Господи, нет. Нет. Нет. Она не могла ничего с собой сделать. Только не это. Я никогда себе этого не прощу. Пусть она живет. Пусть она дышит. Пусть снова улыбается. А я обещаю, что никогда больше ее не отпущу. Я сам расскажу обо всем отцу. Сознаюсь. И будь, что будет. Пусть ненавидит всем сердцем. Я готов к этой войне. Готов встать против всех, чтобы каждую секунду чувствовать, что она рядом. Живая и невредимая. Моя сладкая Элина. Мой маленький зеленоглазый ангел, затронувший такие струны души, о существовании которых я и не подозревал. Она смогла разбудить во мне любовь. И сейчас, возвращаясь к нашей первой встрече, я понимаю, что полюбил ее еще в ту самую секунду, когда по-детски испуганный взгляд метнулся от меня к осколкам разбитой кружки, вскружив мне голову своей искренней наивностью и бескрайней глубиной зеленых глаз. Уже тогда любовь решила все за нас. Вот только обстоятельства распорядились иначе.

Глава 25

Дмитрий

Возвращаясь домой, я все больше ненавидел себя за то, что позволил ба выгнать Элину из дома. Я должен был ее остановить. Или уйти вместе с девушкой. Но я поступил, как самый последний трус, позволив ба распоряжаться нашими судьбами. Я знал, что разговор с ней будет тяжелым. Но прежде чем к нему приступить, намеревался рассказать обо всем отцу, чтобы уже раз и навсегда расставить все точки над «и». И когда Элина все-таки найдется прижать ее к груди, чтобы сказать о том, как сильно виноват перед ней, как сильно ее… Люблю.

Да, именно люблю. Именно это слово крутилось на языке, когда я думал о ней. О ее зеленых безднах. О тонком аромате густых волос. О том, как прекрасно ее лицо, когда она злится или улыбается. Я сожалел о каждом приступе злости, причинившем ей боль. О том, что так долго закрывал глаза на правду, предпочитая заменять слово «любовь» на «ненависть». И сейчас, когда наконец-то смог осознать свои ошибки, готов был предстать перед отцом, чтобы все ему рассказать.

Стоя на пороге его кабинета, я еще раз поклялся себе, что этот разговор обязательно состоится. Сегодня он либо возненавидит меня, либо попытается понять. Но как бы там не было, ясно было одно — я больше никогда не откажусь от Элины, чем бы мне это не грозило.

— Отец, — тихо позвал я, открывая дверь. Отец поднял на меня уставший взгляд и жестом пригласил войти. Подойдя ближе, я заметил в его руках телефон. Он зажимал его в ладонях, нервно стуча по экрану пальцем. От меня не укрылось то волнение, с которым он на него смотрел. — Что-то случилось?

— Пока, не знаю, — тихо ответил он, отчего по телу пробежался табун неприятных мурашек. — Элина… Она с утра уехала и вот целый день не берет трубку.