Это только ступени

Молодой человек подошёл к пианисту, и положил перед ним мятый листок с нотами. Раздался его мягкий, грассирующий голос:

— Господа, прошу меня извинить. Моё имя — Вертинский. Я хотел бы спеть с вами сегодня несколько песен.

Пианист Костя встал из-за рояля, поклонился. Миша тоже был наслышан о Вертинском. Он отошёл на край сцены и присел на табурет, освобождая этому любимцу московской публики место в центре сцены. Ему стало любопытно, чем же тот берёт их за душу.

Послышались сильные хлопки, возгласы. На сцену выбежал запоздавший конферансье, и восторженно-дурным голосом возвестил:

— Дамы и господа! Сегодня, только у нас! Неофициально! Проездом! Только для вас! Александр Николаевич Вертинский!

Вновь аплодисменты. Конферансье исчез. Вертинский жестом попросил тишины. Его лицо исказила страдальческая гримаса.

— Дамы и господа… Я вижу тут так много знакомых лиц. Я знаю, что моё известие будет для вас ударом, так же, как и для меня. Я не предполагал сегодня петь. Но… только что получил телеграмму. В Одессе умерла Вера Холодная… Испанка…

Зал затих. Кто-то всплакнул.

— Многие из вас видели её в кино. Немногие знают, что я посвятил ей песню. Сейчас я исполню её для вас.

Минорное арпеджио пианиста Кости зазвучало в гробовой тишине. Полился голос, надтреснутый, печальный.

Ваши пальцы пахнут ладаном,

А в ресницах спит печаль.

Ничего теперь не надо нам,

Никого теперь не жаль.

Миша подхватил мотив на гитаре. Его семиструнка всплакнула со всей вековой цыганской печалью.

И когда весенней вестницей

Вы пойдете в синий край,

Сам Господь по белой лестнице

Поведет Вас в светлый рай.

Громко, надрывно заныла скрипка Мони Адлера, местного Паганини.

Тихо шепчет дьякон седенький,

За поклоном бьет поклон

И метет бородкой реденькой

Вековую пыль с икон.

Финальное крещендо. Взрыв аплодисментов. Мокрые лица. Фурор.

Вертинский вежливо поблагодарил музыкантов.

«А в нём сила» — подумал с восторгом видавший виды Миша Одессит.

Вертинский спел ещё несколько песен. Зал неистовствовал.

— Юнкеров! Юнкеров!

Это кричали сильно выпившие офицеры. Один из них даже от волнения встал, покачнулся и рухнул в заботливо подставленные руки товарищей. При этом он задел рукою столик. Посуда со печальным звоном покатилась на пол.

Миша, воспользовавшись замешательством, подошёл к Вертинскому и прошептал ему несколько слов.

Вертинский обвёл взглядом зал. И остановил его на Георгии.

— Господа офицеры, меня часто просят её исполнить. Я не знаю, зачем…

— Пой!

— Вот вы сидите здесь. А где-то в степях, на морозе умирают мальчики…Зачем?

Раздался свист.

— Хорошо, господа. Я спою её. Но не для вас. А для вот этого молодого человека. Ему завтра отправляться на фронт. Я не хочу, чтобы его судьба была такой, как в песне…

Георгий, на которого указал Вертинский, сидел, ни жив ни мёртв. На него сейчас смотрел весь зал.

Но вот полилась песня. Вертинский пел тихо, без надрыва. Аккомпанировал ему только рояль. Миша просто слушал. Ему виделись молодые люди в шинелях, лежащие в ночной степи, раскинув руки, смотрящие в небо неживыми глазами.

И никто не додумался

Просто стать на колени

И сказать этим мальчикам,

Что в бездарной стране

Даже светлые подвиги —

Это только ступени

В бесконечные пропасти

К недоступной Весне!

Вертинский раскланялся и сошёл со сцены. Миша провожал его взглядом до выхода, и мысленно им восхищался. Тем временем офицеры, заказывающие песни, словно чего-то устыдившись, тоже стали дружно расплачиваться и покидать ресторан. Засобирался и Георгий.

Его дама, на лицо которой, кажется, никогда не набегала тень, горячо благодарила Мишу, обняв и расцеловав его напоследок.

— Ах, как вы чудесно играете. А этот ваш Вертинский, он просто бог! Я никогда не была в ресторанах, теперь-то я знаю, как тут хорошо! Вы все такие чудесные!

Георгий был в замешательстве. Он тоже взялся было благодарить Мишу, но тут к ним подошёл грузный, небольшого роста лысеющий человек, в кителе с генеральскими погонами. Его глаза, скрытые за пенсне, слезились. Он обратился к Георгию.

— Спасибо, молодой человек. Благодаря вам мы сегодня услышали эту чудесную песню Вертинского. Но её смысл… Нет, я не согласен. Подвиг их не был напрасен. Воюйте крепко! Мы одолеем. Я только что с фронта. И вновь завтра на фронт. Там и свидимся.

Генерал откланялся и вновь возвратился за столик.

— Кто это? — тихо удивился Георгий.

— Генерал Май-Маевский15, — ответили ему с соседнего столика.

Миша Одессит присвистнул.

Март 1919 г

1.