Это вечное стихотворенье...

И все-таки я Пештяны запомню —
Жарой и ливнем, оглушившим дом,
Страницами, которые заполню
Потом когда-нибудь… Когда — потом?
И как о чем-то птица причитала
Заливисто и бегло перед сном,
И как грустила ты и как считала
Стук яблок, падающих за окном.
И дни перед отъездом… Как все мглистей
Сходились тучи, тая высоко.
И тополей серебряные листья,
Шумевшие весомо и легко.
Запомню пару зданий в старом стиле,
Пахучих лип могучие стволы.
И как мы лебедей с моста кормили.
И колокольни длинные углы.
И чай, заваренный словацкой шипкой.
И накрененный яблоневый сад,
И колокол, который бил с ошибкой
На пять минут иль пять веков назад.

1987

Гоголь ночью

Как страшно поэтом быть
И, зная уже бессмертно,
Что время не протопить,
Хоть тяга его безмерна, —

К глазам подносить ладонь,

Тайком подводить итоги,
Подбрасывая в огонь
Пейзажи и диалоги,

Шумящие дерева,

Кресты и церквей убранства;
Как хворост или дрова —
Мосты и куски пространства;

Медлительною рукой

С начала и с середины —
С провидческою строкой
Магические картины.

И быстро шептать Христу

Про мертвые чьи-то души.
И знать, что уже растут
На стенах глаза и уши.

И в ужасе подбегать

К печурке. И нос холодный
Почти что в нее совать.
И в позе сидеть свободной.

И видеть, томясь огнем

(О, только не дописать бы!),
Как ночью горят и днем,
Дымясь вороньем, усадьбы.

И, вечный сжигая труд,

В слепой созерцать отваге,
Как белые буквы мрут
На черных витках бумаги.

1981, 1988

Зимнее видение

Смотри, он бежит, он уже не вернется.
Уже семимильными стали шаги.
Да нет. Он стоит. Он сейчас обернется.
Я видеть лица не хочу. Помоги.

Опять побежал, отрешаясь от мает.

Пурга черно-белая свищет, дымя.
Она только два этих цвета и знает.
О, как же он бедствовал с ними с двумя.

Да нет. Он стоит. Нам пора поравняться!

Но он уже там… он почти на углу…
Сейчас завернет… И опять удлиняться
Пространство начнет, исчезая во мглу.

Кто это? Поэт, застрелившийся дома?

Или демонический тот режиссер,
Который открыл обнаженье приема
И как на распятье себя распростер?

Сужается улица в даль коридора,

Где стены и лампы сводили с ума,
И тени, как ужас самооговора,
В развалины преображают дома.

Я встал. Эти зданья в роящемся дыме,

Как тверди и хляби в начале начал,
Уже были вечностью… Раньше за ними
Я этого, кажется, не замечал.

1988

«Несколько дней назад…»