Это всё для меня…

В фойе стоит лёгкий гул, полным-полно детворы — у школьников новогодние каникулы. Но на игры у ёлки мы уже опоздали. Дед Мороз с белой бородой, в красной шубе и в шапке, отороченной белым мехом, пожелав ребятам весёлого Нового года, выходит из зала. Звонок ещё не возвестил о начале сеанса, и мальчишки начинают носиться друг за другом по залу, роняя шапки, всех задевая и не обращая внимания на замечания. Девочки, чинно выправив на пальто косички с нарядными лентами, хихикают в сторонке и лакомятся мороженым. Ребята, те, что постарше, пришли в кино одни; остальные, как и мы, с кем-то из взрослых.

Бабушка наклоняется к окошечку буфета и вежливо просит: «Будьте любезны, плитку шоколада и три эскимо». Я не успеваю подумать, почему шоколадку в красной обёртке бабушка назвала плиткой, как в руке у меня оказывается вожделенное эскимо на палочке в заиндевевшей фольге. Выслушав наказ бабы Пани лизать мороженое и ни в коем случае не кусать, мы приступаем к тому, из-за чего в первую очередь любим ходить в кино.

После третьего звонка детвора рассаживается в зрительном зале. Постепенно гаснет свет, и всё замирает — на экране «Новогодняя сказка»!

Сенной базар

Зимним и удивительно морозным утром бабушка собралась на базар за сеном для нашей козы Люськи. Почему-то взяла и меня. Я не любила рано вставать, но помню, что бабушкино предложение приняла с восторгом. Тем более что она брала с собой наши детские плетёные санки и, конечно же, всю дорогу до базара обещала везти меня в них.

Мы тихонько оделись — в доме все ещё спали, было воскресенье — вывезли санки и, затворив за собой скрипучую, насквозь промёрзшую калитку, отправились в путь. В то утро скрипело и трещало буквально всё: калитка у дома, снег под бабушкиными валенками, снег под полозьями санок. Было всё необычно и торжественно. Во-первых, в такую рань я никогда не вставала и уж тем более никуда не ездила и не ходила, во-вторых, я впервые в жизни наблюдала рассвет…

А светать только начинало, и ясные звёздочки незаметно исчезали одна за другой с блёклого серенького неба, на востоке розовела полоска. Бабушка сказала, что мы идём на Сенной. Это самый ближний от нас рынок, который все тогда называли базаром. По дороге иногда попадался кто-нибудь тянущий за верёвку козу или ведущий на рынок корову.

Помню, базар был огорожен забором, и мы со своими санками въехали в широкие ворота. Кого я тут только не увидела! Блеяли овцы, козы, изредка грустно и гулко мычали коровы, кое у кого из корзин зычно гыкали гуси. Отовсюду валил пар, под ногами катались мёрзлые орешки. У мешков с зерном уже порхали и копошились воробьиные стайки.

И там и тут было только и слышно: «Почём за мешок? За козу сколько просишь? «Стой, куда прёшь!» Повсюду расхваливают товар, прицениваются, отпускают шуточки, ругаются, смеются. Торговля в разгаре. Заиндевевшие лошади вкусно хрумкают сеном. А тут его было видимо-невидимо, кругом возы и возы, и каждый нахваливает своё.

Бабушка долго торговалась и выбирала, толк в сене она знала, сама родом из деревни. Наконец, загрузили наши плетёные саночки душистым, лёгким, светленьким сенцом. Теперь я бежала за санками, держась за плетёную спинку, старалась уткнуться носом в душистую сухую травку и разглядеть там засушенный цветочек.

Снег скрипел ещё сильнее, и всё вокруг становилось розовым, даже дымок из труб поднимался розоватый, и только высокие сугробы таинственно голубели. Впереди маячил бабушкин рыжий полушубок, и когда она оборачивалась ко мне, я видела её красный нос и заиндевевший воротник.

Вот и наш дом. Окна занавешены. Было чудно, что все ещё спят. Бабушка распахивает настежь скрипучую, покрытую инеем калитку, и мы, тоже со скрипом, еле въезжаем во двор с мешками душистого сена в санках.

Незабываемое

Бабушка приносит из чулана старый черный портфель и кожаную сумку, которую называет планшеткой. Планшетка так замёрзла в холодном чулане и стала такой твёрдой, что даже открывается с трудом.