Это всё для меня…

Когда все картинки хорошенько рассмотрены и вместе с бабушкой обсуждены со всеми подробностями, мама берёт книгу, садится спиной к тёплой печке и начинает читать…

А мы все слушаем и слушаем эти чудесные, ни с чем не сравнимые добрые сказки, пока маленькая Оля не засыпает прямо у стола.

***

Опять мама долго не идёт с работы. А когда приходит, то ещё и с собой эту противную работу приносит: значит, весь вечер будет сидеть за столом и вырезать и вырезать ножом что-то из белого твёрдого гипса, который будет крошиться ей прямо на колени, на грязный фартук. И пальцы у неё станут белые, будто обсыпанные мукой. «А вы садитесь рядом и рисуйте, всё мне веселее будет», — утешает нас мама.

Мы с Олей достаём свои толстенькие тетрадочки из плохой синеватой бумаги в линейку и садимся творить. У меня будет красный домик с синей крышей. Я усердно орудую красным карандашом, раскрашивая домик, но, к моему величайшему огорчению, карандаш почти тут же ломается. Мама чинит его своим ножом, перепачканным в гипсе, и возмущается: «Ну кто же так раскрашивает. Надо тихонечко нажимать, раскрась сначала уголки, а потом середину… А теперь всё осторожненько разровняй». Я старательно раскрашиваю, закусив губу: «Вот, хороший домик получился?» — «Хороший, — говорит мама, — только что-то он у тебя на пустом месте стоит, ни деревца рядом, ни травки». — «А травку зелёным карандашом рисовать?» — «Зелёным. Хотя сейчас осень, листья с деревьев осыпаются, да и трава уже потемнела». И я рисую рядом с домом неуклюжее деревце с разноцветными листьями, которые падают прямо на тёмную землю, намалёванную чёрным карандашом. «Надо же, до чего хорошо нарисовала. Молодец», — говорит мне мама и своей выбеленной гипсом рукой подрисовывает что-то в Олиной тетради.

Воодушевлённая похвалой, я быстренько изображаю на бумаге ещё один маленький домик, но крыша у него получается какая-то уродливая, вовсе непохожая на крышу дома, а скорее напоминает шалаш. Я недовольно хныкаю: «Ну какой получился!» Мама берёт у меня карандаш и ловко заворачивает края крыши кверху, подрисовывая моё неуклюжее строение и делая его повыше, объясняет мне: «Видишь, у нас теперь не просто домик, а китайское жилище. Помнишь книжку? В таких домах живут китайцы». И легонько раскрашивает получившееся изображение в красно-зелёные тона. Мы все по очереди рассматриваем китайский домик и не можем наглядеться. Это будет мой самый любимый рисунок.

«Ну вот и всё», — мама убирает со стола свой гипс, моет руки и прямо из кухни через прихожую направляется строевым шагом в переднюю, напевая и бодро размахивая руками: «А динь-динь-динь. А динь-динь-динь. А динь-динь-динь». Это наша игра. Мы с Олей кидаемся за мамой и начинаем ходить вокруг стола в передней, подпевая ей и бодро маршируя.

Вдруг мама неожиданно останавливается и равнодушно уходит он нас в другую комнату, будто напрочь позабыв об игре. Мы, недоумевая, смотрим на неё, раскрыв рот, а она озорно улыбается и опять, ещё веселее: «А динь-динь-динь. А динь-динь-динь. А динь-динь-динь…» Мы с криком и смехом бросаемся за мамой, и начинается всё сначала. «Ну хватит уж, что ты как маленькая, — останавливает маму бабушка. — Спать пора». Мама замедляет шаг и водит нас уже потихоньку, негромко и всё медленнее и тише напевая: «А динь-динь-динь. А динь-динь-динь. А динь-динь-динь», будто изредка позванивая и убаюкивая нас маленьким колокольчиком.

Я забираюсь на бабушкину кровать и ложусь к стенке на только что взбитую перину. Бабушка, стоя в одной рубашке, ещё долго молится перед иконами в уголке, и я незаметно для себя засыпаю под её тихий шёпот и шорох дождя за окном.

Будни

Целый день идёт густой мокрый снег, и уже после обеда начинают надвигаться тяжёлые сумерки. Бабушка смотрит на часы-ходики, подтягивает гирю и вздыхает: «Батюшки, только три часа, а уж свет пора зажигать». В маленькой столовой и в кухне вспыхивают тусклые лампочки.

В доме как-то скучно и неуютно. У двери в прихожей и в кухне мокрые следы от бабушкиных калош. Она всё ходит туда-сюда: то за водой, то за дровами, то кур кормить, то козу доить. От её влажной фуфайки резко пахнет сеном и козой Люськой. Оля спит, а я никак не могу найти себе никакого занятия.

Управившись с делами, бабушка надевает очки, берёт шкатулку с бумагами, начинает раскладывать их на столе, искать какую-то квитанцию. Меня эти бумажки совершенно не интересуют, я хочу, чтобы поскорее пришла с работы мама.