Это всё для меня…

Выбегаем на улицу, а там от лёгкой утренней дымки не осталось и следа, всё сияет от солнца! Папа с мамой, нарядные и тоже в лёгких пальто, выходят следом и берут нас за руки. Около домов совсем просохло, земля хоть и влажная, но утоптанная, и идти по ней в лёгких ботиночках одно удовольствие. А вот в переулке — море разливанное! Вода так и переливается на солнце. Мы с Олей и ступить не решаемся. Папа хватает нас обеих себе под мышки — Олю с одной стороны, меня с другой — и несёт через весь переулок, как маленьких котят. Ставит на сухое место и возвращается за мамой, переносит и её. Оба смеются. А у папы и ботинки, и даже брюки — всё мокрое. На Силикатной улице идём по проезжей дороге, здесь суше. У домов, на скамейках, на самом солнцепёке сидят бабушки. От них до дороги далековато, и папа кричит им весело своим громким голосом: «Христос Воскресе!», называя каждую по имени, и они ему так же весело отвечают: «Воистину Воскресе!». Здесь нашего папу все знают. Это его родная улица. Идём дальше, а бабушки всё ещё нам вдогонку что-то весело кричат, и папа смеётся, отвечая им.

Кругом всё искрится и играет на солнце. На тёмной стороне улицы ещё кое-где лежит снег, а на солнечной уже и дорожки стали просыхать. Папина улица широкая и длинная, и нам с Олей она очень нравится. В самом её конце, недалеко от кирпичного завода, бабушкин дом — высокий, с большими светлыми окнами. Он такой же видный и статный, как наша баба Паня. Мы входим в калитку, а нас уже встречают. Дом полон гостей, и всё как всегда у бабушки Пани сияет чистотой. На полу туго натянуты выстиранные половики, на высоких окнах белоснежные занавески, на столе белая накрахмаленная скатерть. А на ней — чудо! Высокий красавец-кулич и рядом ваза с разноцветными яичками! Мы христосуемся с бабушкой, а она подводит нас к столу и разрешает выбрать из вазы любое яичко на свой вкус. Я беру ярко-розовое, а Оля бирюзовое, мы долго их рассматриваем, потом меняемся ими, и пальцы у нас становятся разноцветными.

А папа уже затеял игру. Он давно выбрал себе крепкое яйцо и теперь ударяет по другим его острым носиком и у всех выигрывает. Набрал своим дочкам целую кучу разноцветных яичек. Кругом шутки, смех! А нам с Олей уже и жалко, что папа всех оставил с носом, как он выразился. Куда нам столько? Пусть у каждого будет по крашеному пасхальному яичку…

Садимся за стол. На нём чего только нет, самые разные вкусности. Но мне больше всего хочется ароматной, сделанной из топлёного молока творожной пасхи с изюмом. Баба Паня отрезает нам по куску кулича и намазывает его сверху пасхой. Ничего нет на свете вкуснее этого лакомства!

Жара

Летнее июньское утро. Я ещё не совсем проснулась, лежу с закрытыми глазами, сквозь сон чувствую, что вокруг происходит что-то необычное. Тётя Настя Воротилова, наша соседка из дома напротив, кому-то кричит, что-то громко и весело рассказывая. Мне хочется подольше полежать с закрытыми глазами и послушать её весёлый голос, стук колодезного качка на улице, звяканье вёдер, тревожное куриное кудахтанье где-то во дворе. Все эти звуки кажутся странно близкими, как будто кровать вместе со мной вынесли на улицу и поставили прямо у колодца. Наконец, открываю глаза и обнаруживаю, что окна в доме распахнуты настежь и ветерочек, лёгонький и ласковый, вместе с такими чёткими теперь уличными звуками гуляет по комнатам.

Бабушка надевает на нас с Олей белые лёгкие платьица. Значит, будет жарко. Она так и объявляет нам: «Жарища будет сегодня!»

Мы выходим во двор после чая и закидываем головы к небу. В глубоком ясно-голубом небе жужжит самолётик. Он еле различим — маленькая галочка. Ястребок. И тянется за ним лёгкая дымчато-белая изогнутая полоса по всему небу над нашим двором.

Тепло. Солнечно. Жужжащий самолётик в ясном небе, и ощущение тихой радости и покоя.

Друзья

Мы с Олей вышли на улицу и стоим у калитки. Последние летние денёчки. Я повернулась лицом к солнцу, прищурила глаза и вижу, как тонкие солнечные золотинки играют в Олиных длинных ресницах и в прядке волос, выбившейся из-под шапки.

У соседей, через дорогу от нас, выходит на свою утреннюю прогулку дядя Яша. На нём довоенный картуз защитного цвета и галифе, заправленные в начищенные до блеска сапоги. Он плохо говорит и медленно ходит, опираясь на палочку и с трудом передвигая ноги. Следом за ним выходит из калитки его жена, тётя Таня, и ведёт за руку своего внука Костю. Мы бежим к ним. Костя наш друг. Он спокойный, доброжелательный мальчик, ещё совсем маленький, и мы с Олей его опекаем. В Косте нам нравится буквально всё: и его улыбающееся курносое лицо, и костюм, в который он одет, тёмно-зелёный с красивым узором на груди, и маленькие коричневые ботинки у него на ногах. Мы берём Костю за руки и шагаем вслед за его дедушкой по тропинке, ласково освещённой солнцем. И так до конца улицы, до выложенной булыжником мостовой, по которой то проедет грузовик, то процокает копытами лошадка, таща за собой нагруженную телегу.