Это всё для меня…

Приезжая в Иваново, всё реже и реже слышу милый сердцу, протяжно окающий ивановский говорок, а уж оригинальные диалоги на местном диалекте вообще нонсенс. Коренных ивановцев в городе как-то становится всё меньше и меньше, да и потомки их давно уже научились «говорить правильно»: дети смягчали своё досадное о, а внуки и вовсе акают, как москвичи.

Вырос культурный уровень населения, школы-то какие в Иванове замечательные, вузы, известные на всю страну. Город студентов! Да и прогресс сделал своё дело. Если с иронией, так одно телевидение чего стоит. Теперь чаще встречается в обиходе общероссийский молодёжный сленг, нежели оригинальные ивановские диалоги.

Всё верно, чем мы хуже других! И всё же… Всё же так сладко защемит где-то внутри, когда вдруг в магазине или на улице услышишь родное окающее: «Лександрыч, снегу-то навалило!» — «Дак чай зима на носу. Разгребаться выходи!»

Подхожу к трамвайной остановке. Бабулька в вязаном платке, в валенках с галошами шагнула к скамейке, хотела присесть, думала, что на земле около скамьи просто лёд, а там глубокая лужа поверх льда — не разглядела! Повернулась ко мне, показывая на промокшие валенки, и с милым смиренным выражением, без всякой досады, объяснила: «Я было туды, а тамоди на-тко (вон что)».

Я смотрю на неё с нескрываемой симпатией и вспоминаю далёкое детство, старенькую свою прабабушку… Так когда-то говорили местные жители, переселившиеся в город из близлежащих деревень.

Дамочки

Аптека. Стою, вернее сижу, в очереди за бесплатным лекарством для больного отца. И справа, и слева от меня — тоже сидят, в основном инвалиды и пенсионеры, некоторые совсем старенькие и беспомощные, узловатые руки опираются на клюшки. Двое тихонько переговариваются.

Одна за другой заходят в аптеку и занимают очередь несколько энергичных и довольно молодых на общем фоне женщин. Они тут же устанавливают наблюдение за очерёдностью и почти сразу же уличают только что вошедшую посетительницу в попытке нарушить порядок и получить лекарство одной из первых. Начинается перебранка. Вошедшая оправдывается, остальные двое нападают, нисколько не стесняясь в выражениях, и постепенно срываются на крик. Мир и гармония, царящие до этого в аптеке, мгновенно нарушаются. Сидящий рядом со мной пожилой мужчина не выдерживает: «Ну и бабьё!». На что одна из нападавших, сверкнув глазами и кокетливо вздёрнув носик, тут же реагирует: «Не бабьё, а дамочки!». «Были бы дамочки, промолчали бы», — с грустью замечает мужчина.

Ода трамваю

Мама рассказывала: «Когда в 1934 году, как раз на Октябрьскую, по городу впервые пустили трамвай, нас с братом папа сразу повёз кататься. Это был праздник! Мы были детьми. Но не поверишь, — восторженно заявляла она, — уже тогда мы испытывали гордость за свой город!»

Потом была война, и на трамваях доставляли раненых бойцов в госпитали — школы, носилки ставили прямо в проходах.

А после Победы на том же трамвае мама спешила на железнодорожный вокзал, чтобы встретить с фронта отца. Он увидел её на трамвайной остановке и не подошёл, не узнал во взрослой симпатичной девушке свою дочку.

Одно из первых воспоминаний моего детства: летнее воскресное утро, мы едем вместе с родителями в переполненном трамвае, папа стоит и держит нас с сестрой на руках. Тепло, окна опущены, мы обе в белых одинаковых пыльниках и светлых нарядных платьицах с оборочками, звенит трамвай, медленно проезжая мимо Рыбного на площадь Пушкина. На глухой стене рыбного магазина красуется огромный щит: морское побережье, пальмы, горы. На переднем плане молодая красивая женщина, тоже в белом пыльнике, в белой панаме с широкими полями, у её ног чемодан. Это была единственная реклама, которую мы могли увидеть в пору нашего детства. Она висела много лет и, видимо, призывала отдыхать на Черноморском побережье Кавказа. Впоследствии она всё время вызывала у меня в душе радостное настроение, отчасти связанное с первой осознанной поездкой на звенящем трамвае, с лёгким ветерком, ласково обдувающим нас в открытые окна, с тёплым летним утром.

Когда в середине пятидесятых на окраинах города стали строиться и были запущены в действие крупные заводы, появился пятый трамвайный маршрут, и, направляясь к заводу автокранов, трамвай стал ходить почти до нашей улицы. То-то была радость! Родители ездили на работу, мама в одну сторону, папа — в другую.

В ту пору, когда двери в трамвае ещё не закрывались автоматически, можно было наблюдать забавное зрелище. Если на стадионе «Динамо» на другом конце города проходили решающие футбольные матчи, то рабочие с заводских окраин спешили поболеть за своих. Сразу после рабочей смены прямо в грязных спецовках, чумазые они садились в трамвай и старались ехать на подножках, едва удерживаясь на них, цеплялись друг за друга и, как гроздья, висели снаружи. Шутки и хохот среди них не прекращались. И всем было весело, глядя на этих сорвиголов. На остановках парни спускались вниз, давая пройти «чистой» публике.