Сверкая свежими ссадинами на коленках, бежит Олька Кучайка, наша любимая подружка. Она придумывает замечательные игры: в «партизан», в «госпиталь», в «разведку», в «допрос». Мы играем в «допрос» почти по-настоящему. Олька со свирепым видом спрашивает у меня: «Ваш пароль? Какой пароль у вашего партизанского отряда?» Я отвечаю, смело глядя ей, то есть гестаповцу, в рожу: «Ничего я вам, проклятые фашисты, не скажу, не выдам своих товарищей!» – «Отказываешься говорить?» – «Отказываюсь!» – «Ну ничего, мы заставим!» Они с Саней начинают будто бы выкручивать мне руки. «Будешь говорить?» – «Нет! Можете меня расстрелять!» Они с Саней ведут меня к забору, и я кричу: «Нас много! Всех не убьёте! Победа будет за нами!» Санька целится в меня из палки, и я будто бы падаю. Но чаще всё кончается хорошо, потому что играют ещё Ника с Валькой, и они «освобождают» меня в тот момент, когда «фашистская пуля» должна остановить сердце «смелой пионерки». Оказывается, партизаны следили за врагом и не бросили в беде товарища. Потом мы меняемся ролями. Когда Олька бывает «пленной комсомолкой» (она на полтора года старше нас), то требует, чтобы её пытали больно, и мы делаем вид, что ужасно стараемся, а она бледнеет, произносит целую речь: «Лучше смерть, чем…», падает, как в театре, и не хочет, чтобы её освобождали. После «допроса» мы валяемся в траве, потому что надо отдышаться.
– А у меня папа погиб на фронте, – говорит Валька. – Он был лётчик, такой красивый.
– Мой папа тоже был на фронте, в разведке, кажется, – говорит Олька. – Знаете, сколько у него орденов?
– А мой папа жил в Польше, он был поэт, а когда пришли немцы, он присоединился к подпольной организации, но там оказался провокатор и их схватили. Мама потом узнала, что его расстреляли. Моя мама выступала на фронте! – это говорит Ника, она очень гордится своей мамой, пианисткой.
– Что, она пианино с собой возила? – с сомнением спрашивает Валька.
– Там был огромный рояль, прямо в лесу! – Ника краснеет, потому что это правда: рояль возили в грузовике. Если была угроза налёта, его оставляли там, если не было – снимали с грузовика.
– А наш папа тоже ездил на фронт, а потом в газеты писал, – хором говорим мы с Санькой.
– Это не считается, что был на фронте, – придирается Валька.
– Нет, считается. Я слышала по радио, что один журналист с полком попал в окружение, сражался как солдат и пал смертью храбрых. Не помню фамилию. И даже не один, а много было таких. – Олька не даёт нам ссориться.
Но мне всё равно обидно, и я говорю:
– А наша мама в госпиталях выступала перед ранеными.
– И я тоже, – тихо говорит Олька. – Когда мы были во втором классе, нас возили в госпитали. Мы пели, танцевали, читали стихи. Там были такие раненые, которые никогда не поправятся. У которых нет рук, ног… глаз…
– А ты могла бы выйти замуж за такого? – спрашиваю я у неё.
– Могла бы, – твёрдо отвечает Олька, – если бы сильно влюбилась. Там были и совсем молодые ребята.
– А я не знаю, могла бы или нет, – Ника старается говорить только правду.
– А я вообще замуж никогда ни за кого не пойду! – выпаливает Валька.
– Валь, а если твоя мама поженится с тем поляком в конфедератке, который к ней в гости ездит, ты поедешь в Польшу? – спрашиваю я.
Просто мне поляк этот нравится. То есть не сам он, а его форма. Валька открывает рот, смотрит на нас какими-то больными глазами, лицо её съёживается, и вдруг она пулей вылетает из сада, бежит к себе, в соседний дом, и за ней громко захлопывается дверь.
– Нашла, о чём спрашивать! Поляк ездит к её маме просто так. – Олька постарше нас и уже кое-что соображает.
– А я откуда знала? Думала, он её жених… – оправдываюсь я.
– У Розы Марковны таких женихов…
Мы скисли. Олька отправляется читать по программе шестого класса. Ника идёт барабанить гаммы, а мы берёмся за Гоголя, лишь бы не штопать чулки и не подрубать кухонные полотенца. Вот только разок вырвусь, погляжу на дорогу. Кто-то едет на велосипеде, но не он. Это Леночка Тихонравова, самая красивая девушка в посёлке. Сбоку катится лохматый белоснежный шар – её любимая болонка Фифи, скандалистка и ябеда и единственная кусачая собака на нашей улице.
Тётя Магда такой человек, что всё время занята делом. Задумчивость, созерцание красот природы ей не свойственны. Она не умеет получать удовольствие от жизни.